Отправлено: 09.07.08 10:13. Заголовок: Ода женщине.

Настоящая женщина осознает, как ей повезло - родиться женщиной.


Миф о том, что женщины стареют раньше мужчин, придуманы самими мужчинами. На самом деле у женщин гораздо больше возможностей с возрастом выглядеть лучше мужчин-ровесников.
Женщине пристало ухаживать лишь за больными, старыми или близкими родственниками. Во всех остальных случаях мужчина должен ухаживать за женщиной.

Чем больше у женщины своих любимых занятий или увлечений, тем меньше у нее шансов заниматься чужими делами.

Женщине не стоить торопиться быть жилеткой для слез и жалоб неудачливых мужчин. Мужские проблемы должна решать сами мужчины.

Если женщина хочет хорошо выглядеть при случайной встрече, ей надо учиться хорошо выглядеть всегда. Даже вынося мусорное ведро. Войдет в привычку - станет судьбой.

Даже если женщина хорошо владеет иголкой и шьет себе наряды сама, на людях она должна говорить, что у нее хорошая портниха или она одевается в дорогих магазинах.

К деньгам женщина должна относиться легко: если они у нее есть, она должна уметь их тратить. Если же их нет, не должна печалиться.

Как бы женщина не была стеснена материально, в ее гардеробе все равно должны быть хотя бы одна хорошая шуба и пара приличных туфель.

У себя дома женщина может как угодно холить, лелеять, чистить и оберегать свою единственную дорогую шубу. Но в гостях неприлично теребить хозяев ради особого для нее места. Настоящая женщина должна с легкой небрежностью скинуть шубу с плеч на руки кавалеру и забыть о ней вплоть до момента ухода.

Во взаимоотношениях в мужчинами у женщин есть целый ряд преимуществ:
женщина может позволить себе капризы и смену настроений - мужчине это не пристало;
мужчина, пообещав, должен держать слово - женщина может и передумать;
мужчина всегда должен приходить вовремя - женщина имеет право опоздать на 10 минут. Но даже если женщина в нарушении регламента опоздала на 45 минут, ей достаточно, мило улыбнувшись, просто извиниться.

Не спешите прогнать непонравившегося кавалера. Чем больше мужчин окружает женщину тем более притягательна она для всех остальных. Рано или поздно в этот круг попадет тот, кто вам нужен.

Рядом с мужчиной женщина имеет право делать только то, что ей нравится. Выполнять чужие прихоти - удел мужчин.

Как бы ни был приятен вечер, проведенный с мужчиной, ночевать женщина должна у себя дома. Не имеет значения, выйдете вы из-за стола или встанете из постели. И неважно, что уже полночь или далеко за полночь. Пока не наступило утро, вечер продолжается. А значит мужчина должен проводить и до момента расставания остаться кавалером. Если же вы поддаетесь на уговоры и останетесь, будьте готовы к переменам. С наступлением утра невыспавшийся мужчина, рассеянно чмокнув вас в лобик, будет торопиться на работу. А вам предстоит в чужом фартуке на чужой кухне готовить завтрак на скорую руку. Домой утром вы тоже поедете самостоятельно. Короче говоря, "карета превратится в тыкву".

Слезы - сильное оружие женщины, но применять его надо как можно реже. Постоянно плачущая женщина вызывает не сострадание, а раздражение.

Если женщина не хочет отвечать на конкретный вопрос, ей достаточно многозначительно улыбнуться. Да и во многих других случаях улыбка действует обезоруживающе.

Женщина может быть разносторонне образованной и хорошо начитанной. Но без умения вести разговоры "обо всем и ни о чем" ей не прослыть интересным собеседником.

Женщине не стоит с места в карьер декларировать все свои достоинства . Чем больше ее недооценят вначале, тем больше у нее шансов выиграть в итоге.
Женщина должна всегда знать себе цену, но никогда не должна называть ее.

Умение женщины красиво раздеться - завораживает, умение красиво одеться - привораживает.

Мужская привязанность? Нет ничего проще! С самого начала приучите мужчину тратить на вас деньги и свободное время. И совсем неважно, будет он вам дарить цветы или дорогие подарки, станет водить по ресторанам или "макдональдсам", сделает в квартире евроремонт или собственноручно побелит потолки. Главное - не забывать, что мужчины гораздо больше ценят то, что отдают, чем то, что получают.

Женщине, умеющей нравится, не избежать пересудов. Но это тот самый случай, когда не надо прислушиваться к общественному мнению. Выше голову! Лучше быть кокеткой, чем сплетницей.

Для поддержания тонуса женщине время от времени надо что-то в жизни менять: перчатки, работу, мужей. Если с работой и мужем повезло, почаще меняйте перчатки.

Пока женщина ощущает себя женщиной, ей никогда не поздно начать все сначала.
_________________
Истинное достоинство подобно реке: чем она глубже, тем меньше издает шума. (Мишель Монтень)

 Отправлено: 09.07.08 10:13. Заголовок: Чужое, гениальное ..

Чужое, гениальное


"Когда мне будет 80 лет, и я решу уйти со сцены, после немыслимо-блистательной и фантастически-успешной карьеры кинозвезды, певицы, соблазнительницы и общественного деятеля, ко мне, на набережную Круазетт, придет молодая журналистка.

Мой седьмой муж уедет на Формулу -1 ("Ах, дорогая, даже в сорок - они все такие мальчишки!", и в доме никого не будет. Мы поговорим о том, каким был двадцать первый век в его начале, выпьем по рюмочке хорошего коньяка с крепким сладким чаем и лимоном, и она задаст самый главный вопрос, ради которого пришла.

Она спросит, как мне удалось, дожив до преклонных лет, сохранить столь очевидную молодость тела и очарование юного духа, угадываемое в каждом взгляде и движении.

И мы станем, как разноцветные бусины в шкатулке, перебирать, мои секреты.

Секрет 1. О Мире

...Я понимала, что Вселенная зеркальна, и смотрит на меня с той же теплотой, что и я на нее. Что нужно любить Мир, деревья и цветы, детей и взрослых, чутко внимать ему, с удовольствием пробовать его на вкус. Танцевать в одиночестве, двигаясь не по заданным извне правилам, а подчиняясь внутреннему ритму своего тела. Принимая ванну с ароматическими солями, зажигать свечи... Пить на подоконнике горячий шоколад с плюшками, глядя в ночное небо. Перечитывать про Мэри Поппинс. Украдкой снимая под столом туфли, рисовать большими пальцами ног кораблик. "И еще, деточка, - скажу я, - Если у вас нет поклонника, покупайте себе живые цветы сама..."



Секрет 2. О Косметике

...Да, я знала экономные лазейки в Красоту, и не брезговала ими: умывалась минеральной водой, протирала лицо кубиком льда из ромашкового чая или долькой яблока, обогащала недорогие кремы миндальным маслом... "Но, деточка, никогда не экономьте на духах и нижнем белье... Продемонстрируйте миру серьезность своего намерения быть Шикарной Женщиной, и он предоставит вам возможности для его выполнения, уверовав в то, что вы распорядитесь ими лучше других..."

Секрет 3. О Еде и вредных привычках

...Ах, как я любила поесть: всего по чуть-чуть - и песочный торт, и свинину с черносливом, и грейпфруты, и устрицы. Не боялась ни пышного хлеба, ни поджаристого мяса: если за основу рациона взяты овощи, крупы и рыба, маленькое отступление не повредит. Большой бутерброд с котлетой и соусом не превратит женщину в чудовище, а вот непрестанный ужас перед калориями воспитает нервическое, претенциозное существо. "С другой стороны, зайчик, - замечу я, - когда мне приходило в голову похудеть, усилием воли я переставала есть всё вообще, кроме фруктов и соков... ну и, может быть, дольки темного шоколада... А бокал вина выпивала с удовольствием. Деточка, поверьте старой перечнице, так называемые вредные привычки становятся вредными, когда чрезмерны. В ложке лекарство, а в чашке - яд. Не увлекайтесь ими, это вредит цвету лица. Но и воинствующая добродетель вредит ему не меньше..."


Секрет 4. О Мужчинах

"Я любила мужчин, деточка, и они отвечали мне взаимностью. Я любила состояние физической близости. Объятия и ласки. С любимыми ли в течение долгих лет, с желанными ли - в короткие вспышки секунд...
Я не рассматривала свое тело как пешку в социальной игре, я не отдавалась за деньги, или удобства, телом платила за тело, нежностью за нежность, желанием - за желание. Андре Моруа говорил, что старость начинается в тот день, когда умирает отвага, и был прав... Но старость Женщины начинается в тот день, когда в ней умирает нежность. Не оскудеет рука дающего, не увянут плечи, и бедра, и грудь, хранящие Знание о лихорадке желания, об истоме утоления. Не страшитесь себя потратить, желайте страсти в полную силу, наслаждайтесь счастьем соединения мужского и женского. Иначе первые морщинки натолкнут вас на грустную мысль, что вы - слишком мало любили..."


Секрет 5. Об Учении

Учиться, и узнавать, и понимать новое... Колесо катится вверх или вниз, а при остановке - падает набок. Используя свой мозг на 5 процентов, мы пренебрегаем дремлющей силой оставшихся девяносто пяти. А ведь наш мозг - мощное, великое оружие. "Посмотрите, деточка, что люди придумали к две тысячи пятидесятому, и это на двадцатой части своего потенциала. Развивайте свой мозг, нагружайте его, воспитывайте, будьте справедливы к нему, но строги. Служа таламусу, освоившему только использование шаблонов, помните о ваших лобных долях, готовых к нестандартным решениям, ярким воплощениям. Ведь мозг дает сигналы каждой клеточке вашего тела. Как знать, возможно, включившись на 6 процентов, он начнет вырабатывать гормоны, противостоящие старению?..."... И улыбнусь. И смахну с белоснежных брюк невидимую пылинку.

Секрет 6. О Работе

"...Постройте империю своей мечты, триумф своих усилий! Сколь невелик бы он ни был, он не может быть мал. Осознав ее песочным замком, оставив оплывать, начните снова. Творите! Заработайте много денег, и еще больше потратьте. Не проводите времени в праздности, запрягите каждую лошадку-минуту, вспененными губами глотающую воздух, в колесницу летящую, скачущую, ползущую к вашему Успеху. Освоив секрет 1, вы, деточка, научитесь впитывать в себя энергию Мира, как морская губка. Но ничто не исчезает в никуда, и не возвращая ее Миру, вы погибнете. Станьте чуткой, созидательной мембраной в трубе мирового энергетического потока, принимайте, преобразуйте и транслируйте. Выражайте себя, и назначайте за это цену, и заслуживайте ее. Если у вас нет Работы, а есть служба ради заработка, и вы не стараетесь исправить такое положение вещей, вы закладываете первые каменные блоки в основание своей Старости...".


Секрет 7. О Хороших и Плохих

...Видно так на роду завещано, что от Бога и черта женщина. "Не будьте, зайчик, слишком хорошей - искушайте, и требуйте, и утекайте. Не слушайте никого, кто скажет, что вы - не можете, и не стоите, и не должны пробовать. Забывайте обо всех, кто умышленно портит вам настроение, лишает вас сил, чтобы размешивать на палитре краски Мира, окунать в них кисти, творить полотно вашей жизни! Есть только один способ потерпеть неудачу - это пытаться быть хорошей для всех. Бейтесь, и беснуйтесь, и разбивайте, и уничтожайте, и выметайте из своей души осколки тех, для кого вы выбрали быть плохой... Помните, что время обнимать чередуется со временем уклоняться от объятий. Помните, что "хорошая женщина" - самый частый комплимент в адрес тех, на ком не женятся. Помните, что в тот момент, когда ваш внутренний ангел умирает от слабости, и не в силах поддерживать огонь в камине вашей души, можно попросить угля и жара у черта!... Не верьте, деточка, что они - враги: когда ангел, согревшись, шевельнет порозовевшими губами, черт оставит свою силу и вашу душу в его нежных пальцах, за что заслужит застенчиво-признательный ангельский вздох. На этом построен мир+

...Так, отдав должное Richard Hennessy, мы соберем всю нитку разноцветных бус моего 80-летнего опыта, и я застегну на ее юной шейке крохотный замочек.

Секрет самый главный

"...Испытывайте интерес, деточка. Ко всему, что вам приходится делать: к выбору блюд или платьев, к разговорам, к своим и чужим мыслям, к словам и книгам, к труду и сражениям. Если вы не чувствуете в себе горячего любознательного тока к какой-то из областей своей жизни - меняйте ее, разрушайте, выстраивайте другую!... Скука влияет на сосуды хуже холестерина, скука сгибает ваш позвоночник, скука сковывает ваши пальцы артритом, скука облепляет складками ваш живот. Бегите, деточка, всегда бегите!...Время милостиво лишь к тем, кто движется в его излюбленном ритме упоительной скачки!... Кто умеет тратить его во благо, щедро и радостно - на праздник. Стремитесь превратить в интересное захватывающее действо самую рутинную из своих хлопот, если она необходима. Иначе - найдите способ ее избежать. Пойдемте, деточка, я покажу вам свои ирисы?... Это уорлийская Юнона... а это японские, видите, какие крупные... Скажите, вы знали, в Японии из ирисов делали магические амулеты для мальчиков, охраняющие от болезней и вселяющие отвагу, а слова "ирис" и "воинский дух" обозначаются одним иероглифом?... По легенде, первый ирис расцвел несколько миллионов лет назад и был так прекрасен, что полюбоваться им пришли все звери, птицы, вода и ветер, которые затем разнесли созревшие семена по всей земле...

А здесь, на горке, у меня Ирис Альберта... и сиреневый, и белый. Сейчас мы их подкормим. Вам пора, деточка?... Ну что ж, бегите. Бегите!""

Текст: Марина Корсакова

 Отправлено: 09.07.08 10:20. Заголовок: взято с форума:http:..

взято с форума:http://www.forum.fantasy-online.ru/viewtopic.php?t=566

 Отправлено: 09.07.08 10:57. Заголовок: Мужчина может всю св..

Мужчина может всю свою жизнь прожить рядом с женщиной, но так и не понять, что под тонкой вуалью тайны женской души ? Лилит или ангел - его избранница.

 Отправлено: 09.07.08 10:59. Заголовок: Макошь пишет: Лилит..

Макошь пишет:

цитата:

Лилит или ангел

Лилит!

 Отправлено: 09.07.08 11:01. Заголовок: Барселона пишет: Се..

Барселона пишет:

цитата:

Секрет самый главный "...Испытывайте интерес, деточка. Ко всему, что вам приходится делать: к выбору блюд или платьев, к разговорам, к своим и чужим мыслям, к словам и книгам, к труду и сражениям. Если вы не чувствуете в себе горячего любознательного тока к какой-то из областей своей жизни - меняйте ее, разрушайте, выстраивайте другую!...

удивительная вещь!

 Отправлено: 09.07.08 11:08. Заголовок: хочу сказать, что мн..

хочу сказать, что многие моменты про женщин в этих статьях-это не более, чем общественные рамки, пусть у женщины будет тысяча шуб, духов и т. п., но если в ней нет искренности, нежности, заботы, любви, это не настоящая женщина! к сожалению в нашем обществе часто смотрят на материальную оболочку, а не на душу. есть тут и полезные моменты, женщина все-таки не должна запускать себя, а стараться выглядеть хорошо, при этом на первое место не ставя свой внешний вид!!!

 Отправлено: 09.07.08 11:15. Заголовок: Барселона пишет: Ли..

Барселона пишет:

цитата:

Лилит!

сестренка, не перестаю удивляться тому, сколько в тебе намешано, поэтому я бы сюда еще ангела добавила !!

 Отправлено: 09.07.08 11:41. Заголовок: AfroditeS пишет: не..

AfroditeS пишет:

цитата:

не перестаю удивляться тому, сколько в тебе намешано

я и сама не перестаю удивляться....

одним словом хаос...

 Отправлено: 11.07.08 17:59. Заголовок: кажется, я знаю, КАК..

кажется, я знаю, КАКОЙ женщине эти оды :))

 Отправлено: 11.07.08 20:38. Заголовок: DarWeird ?..

DarWeird

?

 Отправлено: 11.07.08 21:00. Заголовок: DarWeird пишет: каж..

DarWeird пишет:

цитата:

кажется, я знаю, КАКОЙ женщине эти оды :))

 Отправлено: 11.07.08 21:44. Заголовок: Брат Алсотес!!!!! Ты..

Брат Алсотес!!!!! Ты вернулся?????!!!!

 Отправлено: 11.07.08 21:59. Заголовок: Одинокая Волчица пиш..

Одинокая Волчица пишет:

цитата:

Брат Алсотес!!!!! Ты вернулся?????!!!!

Куда я без Вас сестренка!

 Отправлено: 11.07.08 22:00. Заголовок: Осталось только в ОГ..

Осталось только в ОГТ вступить! Правда если примут

 Отправлено: 11.07.08 22:29. Заголовок: Ну, насчет примут- н..

Ну, насчет примут- надо сильно постараться.... Хотя как знать.

 Отправлено: 12.07.08 08:44. Заголовок: Барселона: DarWeird:..

Барселона:

цитата:

DarWeird:[quote]кажется, я знаю, КАКОЙ женщине эти оды :))

DarWeird
? ` не, не тебе, даж не надейся ;))

 Отправлено: 12.07.08 14:37. Заголовок: DarWeird я и ничег..

DarWeird

я и ничего и не жду от тебя

 Отправлено: 12.07.08 18:59. Заголовок: Одинокая Волчица пиш..

Одинокая Волчица пишет:

цитата:

надо сильно постараться.

Будем стараться !

 Отправлено: 12.07.08 21:32. Заголовок: DarWeird если надо..

DarWeird

если надо будет,возьму сама.

 Отправлено: 29.07.08 20:13. Заголовок: БАРСЕЛОНА совершенно..

БАРСЕЛОНА совершенно обалденные статьи особенно вторая,

 Отправлено: 29.07.08 21:13. Заголовок: Гущина "Мужчина ..

Гущина "Мужчина и методы его дрессировки" , для отдыха книжка, но читается на одном дыхании
************
отрывочек
************
Хотите ли вы, милые читательницы, быть всегда неувяда-емыми и обожаемыми; хотите ли вы в самой драматической ситуации сохранить себя Женщиной и... улыбнуться? Если да, то, отправляясь путешествовать по жизни, положите в свою сумочку эту книгу. Уверяем, вы не раз и не два поблагодарите нас за добрый совет.
Сестра моя, не зная твоего имени, возраста, облика, я хочу, чтобы ты была счастлива. Это мужчины делятся на бо-гатых и бедных, на талантливых и без-дарных, на перспективных и безнадеж-ных, на удачливых и невезучих. Мы же делимся на счастливых и нет. Первые — те, кого любят, вторые — те, которых, соответственно, наоборот. Любовь — это единственная истинная профессия женщины. Все прочее — хобби.
О, как мы умеем любить! И как бы великолепно все получалось, когда бы опять-таки не он, этот эгоист с безраз-мерным желудком и рудиментом совес-ти. Этот бархатный лжец, которому плевать на наши преданность и терпе-ние, слезы и ранимость, упреки и проще-ние. Этот троянский конь у ворот нашей судьбы. Короче — мужчина. Он-то и портит всю малину. Но сколько можно! Давно пора (для его же пользы) одерживать над ним постоянные побе-ды. Это не так сложно, как иногда ка-жется.
Мужчина — существо рефлекторное. Дурак он или гений, горожанин или кол-хозник, министр или дворник — его ре-акции в отношениях с прекрасным по-лом одинаковы. Так под молоточком невропатолога подскакивает нога паци-ента, желает он того или нет. Надо только знать, в какую точку бить. Мо-жет, поищем вместе?
Я была любознательным ребенком. С повышенным вниманием к сумрачной и запретной области взрослой любви. Прицельно пролистывались дамские журналы и книги из родительской библиотеки. В десять лет я обнаружила у себя несомненные признаки беремен-ности: тошнота, сонливость, увлечение селедкой. Ме-сячных тоже не было. Еще ни разу. Виновником физио-логического феномена был не местный Гумберт Гумберт и не прыщавый отрок из соседнего подъезда, а Александр Сергеевич Пушкин. Точнее, его “Гаврилиада” с фривольной версией непорочного зачатия в сочетании с нежной привязанностью к дворовым голу-бям и пламенной фантазией. Страшная тайна томила мне душу целый год, до первой менструации, после которой история быстро забылась, оставив по себе незначительную памятку в виде стойкой неприязни к птице мира.
В двенадцать лет я устроила школьную читатель-скую конференцию (разумеется, закрытого типа) по тогда еще машинописной “Технике секса”, тайно изъ-ятой из маминой тумбочки. Рукопись при малиновом зареве ушей досконально проштудировали и единогласно осудили. В общем, я отнюдь не принадлежала к голубоокому сонму херувимов, зацикленных на ка-пусте и аистах.
Тем не менее слово “адюльтер” прибилось к ле-ксикону со значительным опозданием. В пору заму-жества. Думаю, в связи с тем, что для советского общества (по мнению этого общества) супружеская измена была нехарактерна: не разбивались социали-стические любовные лодки о социалистический же быт, а плыли себе по течению погребальной ладьей в це-лости и сохранности с хладными телами супругов на борту.
Вместе с перестройкой влетели в периодику первые ласточки темы. Чуть позднее появились и книги. Но, Боже мой, что извлекала и извлекает из их перевод-ного щебета несчастная растерянная женщина! Инст-рукции по воскрешению из мертвых с помощью при-парок: худей, хорошей, молодей — и он опять навеки твой.
Тонущий соломинке рад. Не так ли, сестра моя? И скачешь под насмешливым взглядом мужа юным слоненком перед утренним телевизором за компанию с гуттаперчевыми звездами аэробики, и отваливаешь баснословные суммы за черное кружевное белье и французский парфюм, чтобы в безумном неглиже и боевой раскраске стыть на пустом ложе, вздрагивая от шорохов на лестничной площадке. А он вернется снова на рассвете. Отстраненный, нездешний, в облаке чужих ароматов и тепла.
Не терзай свою бедную плоть. Она здесь почти ни при чем. С равным успехом новой избранницей может оказаться худышка и пончик, школьница и матрона, куколка и крокодил, в туалетах от кутюр и в застиран-ном платьице. Не здесь зарыта собака.
А где?
Пошли поищем?
ЛЕБЕДИНОЕ ОЗЕРО
Странная закономерность: чем благородней и при-личней Божья тварь, тем вернее на штампе прописки адрес — Красная книга. Вот лебеди, к примеру:
и красавцы, и вегетарианцы. А от супружеской вер-ности просто захватывает дух: потерял подружку — и без рассуждений камнем с поднебесья с прощаль-ной песней в клюве. И с не растраченным семенем. Широкий жест, но не рачительный. При таком кад-ровом мотовстве в стаях наверняка преобладают хо-лостяки и старые девы. В итоге — экологическое бан-кротство: самое крупное поголовье сохранилось в фольклоре.
Человек же, существо хлипкое и вредное, оккупи-ровал планету. Это при девятимесячной беременности и долгом младенчестве. Подражай он царственной птице, все закончилось бы на райской паре. Но, на его счастье, взамен клюва, панциря, когтей и аккордности потомства он наделен непобедимым оружи-ем — половой потенцией, которая и не снилась про-чим животным. Кто еще способен плодотворно за-ниматься любовью круглогодично, почти пожизнен-но, в любую погоду, в неволе и на пленэре, на суше и на море, невзирая на климатические условия и С П И Д? Никто.

А потому мужская неверность не есть свойство отдельно взятой личности, а равноправный компонент джентльменского набора первичных половых призна-ков. В его фундаменте самый мощный и древний из земных инстинктов — инстинкт сохранения рода, с ко-торым не поспоришь. Которому не прикажешь. Кото-рый не истребишь. Печально, но факт. Соломон имел, если не ошибаюсь, триста жен и наложниц без счета. Плюс Суламифь. Он был мудрецом, сей ветхозавет-ный царь.
Арабы с персами тоже не терялись. Гаремы, оптом и в розницу, передавали по наследству, справедливо полагая, что эликсира жизни на всех жен — и при-шлых, и коренных — хватит. То-то нынче моногамная Европа заметно посмуглела лицом.
Или возьмем Крайний Север. Мамонты вымерли, а чукчи уцелели. Потому как без смущения и шовиниз-ма кладут под бок дорогому гостю супругу, сестру, дочь. Кто приглянулся. А родится ребенок, особенно сын,— полетит вдогонку шустрому пришельцу не пу-ля, не исполнительный лист — а спасибо.
Поэтому, когда однажды на Восьмое марта выпа-дут из мужнина дипломата два одинаковых флакона духов и он объяснит дубль рассеянностью продавца; когда в его очередную командировку ты распахнешь дверь на поздний звонок и обнаружишь за ней свою задумчивую половину в тапочках на босу ногу и с чу-жим мусорным ведром; когда два его приятеля, про-живающих в противоположных концах города, покля-нутся тебе, что накануне он безвылазно находился у них, — расслабься и мысленно повторяй:
“Это инстинкт, суровый, но справедливый. Инстинкт сохранения рода. Благодаря ему существую я. Благодаря ему существует он (подлец). Благодаря ему существует мир. Инстинкт. Великий и могучий, как русский язык. Не будь его, как не впасть в отчаяние при виде того, что творится... Нет, не туда. Еще разок:
инстинкт, инстинкт, сражаться с ним глупо. Избавишь-ся от этого — на месте его появится другой. С тем же самым инстинктом, но с новым набором недо-статков. Где гарантия, что они не окажутся еще хуже? Этот хоть не пьет, не курит, приносит зарплату. Не дерется, не храпит, равнодушен к футболу (нужное — подчеркнуть). А инстинкт — он и есть инстинкт. Что с него возьмешь? Рычаг природы, ее материнский дар...”
Полегчало?
Не очень.
Тогда продолжим?

 Отправлено: 30.07.08 10:15. Заголовок: продолжим! ..

продолжим!

 Отправлено: 30.07.08 12:25. Заголовок: Оооо, тут много

 Отправлено: 30.07.08 12:29. Заголовок: КАК Я ДОВЕРЯЛАСЬ ТЕБ..

[more]КАК Я ДОВЕРЯЛАСЬ ТЕБЕ
На кухне — кавардак. Пустая коньячная бутылка и полная до краев пепельница. Сводный хор телевизора, радио и телефона. Световая иллюминация. Сквозняк всасывает в балконную дверь и выплевывает назад штору. А тебя нет. Ты ловишь мотор, чтобы мчаться к друзьям, к врагам, к черту на кулички, куда угодно. Потому что невмоготу, потому что это все-таки случи-лось. Надо же, еще вчера ты уверяла ушлую приятель-ницу в крепости семейных уз и незапятнанности суп-ружеских простыней. А она щурилась на тебя сквозь сигаретный дым и кофейный парок с ехидцей: мол, пой, ласточка, пой, знаю я их, все одинаковые, и твой никак не исключение. Чуть не разругались вдрызг. да после еще (ах, дура, дура) плакалась ему, и он успокаивал. А сам — уже...
К черту на кулички такси не повезет, к врагам, слегка взбодренная скоростью, не поедешь сама. Подруги... Да уж эти мне подруги! Они-то таиться не станут.
И камнепадом посылаются на твою перманентную головушку открытия: оказывается — не впервой, ока-зывается и раньше. А ты не ведала ни сном, ни духом, и хваленая женская интуиция молчала. Да и с чего ей бить тревогу, когда он со службы по секундомеру, в койку с энтузиазмом. Не подкопаешься, не придирешься. Ангел да и только. Без крыльев, зато с...
Ах ты подраненная моя лебедушка! Ну будет, бу-дет, успокойся. Давай умоемся, выпьем медленными глотками стакан холодной воды и попробуем разо-браться. Это ночью все кошки серы, а днем они очень даже всякие.
Спринт или случайная связь. Не грозит никакими осложнениями и последствиями, кроме разве венери-ных недугов. Если мужскую плоть и душу изобразить в виде двух линий, то получатся параллельные прямые. А они, как ты помнишь из школьного курса геометрии, на малом пространстве не пересекаются. Ни по Лоба-чевскому, ни по Евклиду.
Близость здесь сродни эпилептическому припадку:
закончился — и никаких воспоминаний, кроме некото-рой физической разбитости. Или смахивает на онанистический акт, где у разовой партнерши незавидная роль вспомогательного инструмента, о судьбе и переживаниях которого пекутся не больше чем о пустой таре в кустах у подворотни Слабое эхо докатывается порой до законной спальни лишь в виде беспричин-ного всплеска нежности Не из-за скрытых угрызений совести Их нет и впомине Просто первые пробы редко бывают удачными, они скорее ранят мужское тщеславие, чем тешат его А тут ты — такая освоенная и понятливая Выигрышное сравнение, целиком в твою пользу И объективно данный тип измены в малых (ну очень малых) дозах даже полезен
Для мужского организма этот краткий рывок в ку-сты на короткой стоянке международного рейсового автобуса просто необходим Это что-то вроде аптекар-ских пиявок, которые отсасывали у наших дедушек дурную застойную кровь. В рассудительном обществе для такой прочистки физики и существуют публичные дома с медицинским контролем, тренированным пер-соналом, полицейским патронажем для профилактики криминогенное™, гарантией сохранения инкогнито клиента Заглянул на красный огонек почтенный отец семейства, быстренько и квалифицированно обслужился — и назад, к жене и детям. Ни тебе антисанитарии, ни прочих сюрпризов и ловушек
Источник повышенной опасности здесь ты сама с уникальной женской способностью раздувать миро-вой пожар из сигаретной искры. Поэтому ради соб-ственного душевного спокойствия не прилетай ночным рейсом без предупредительной телеграммы, не рвись в чужую квартиру после звонка анонимного доброже-лателя, не проводи политику жесткого контроля
Одна дама, страдавшая ревностью в особо крупных размерах, с порога требовала у припозднившегося супругa предъявить орудие любви Легкое покраснение грозило полновесной сценой, хотя в ту пору совесть супруга была. чиста, как слеза младенца Когда же впрямь завелась подруга, способ ревизии стал поводом для веселого ритуала по приданию жезлу жизни монашеского облика
Правда, есть опасность, что дегустаторство превра-тится в профессию. Ну, тогда либо смирись, либо спасайся бегством. Бороться с каждой свежей пасси-ей все равно что рубить голову дракону, на месте отсеченной вырастут три новых. Да и при чем тут они, когда дымится у него. Бром в чай тоже не выход. Как правило, бактерия донжуанства — глубоко запрятан-ный комплекс неполноценности сексуальное фиаско на заре туманной юности, физические дефекты, загнанная в подкорку застенчивость и т д. заставляют рьяно пополнять список любовных побед как доказательство своего суперменства
Астрономическое число любовниц Элвиса Пресли всего лишь следствие его сверхскоростного спуска Легенда рок-н-ролла страдал молниеносной поллюци-ей. При разовом контакте этот конфуз можно объяс-нить гиперсексапильностью партнерши, долгим репе-тиционным постом, кратким промежутком между вы-ходами на сцену, за который надо “давай-давай, детка, мне некогда”. При повторном контакте такая аргумен-тация уже не сработает. Вот и полнился донжуанский список со скоростью семяизвержения его создателя, что при несметном количестве фанаток было совсем несложно. А заодно создавался миф о гигантской по-тенции и сексуальной ненасытности
Что ты можешь? Аккуратно и бережно отыскать болевой узел и попытаться его развязать. Удастся твое счастье, хоть и не гарантированное.
Марафон или хронический роман. Обычно служеб-ный. Обычно партнерша замужем или разведена. При-чем семейный опыт таков, что сыта по горло и не рвется из дублеров в основной состав. Это обеспечива-ет ровное течение связи, без водоворотов и воронок. С обоюдного согласия за ней закреплена автономная территория, границы которой на замке.
Такая связь тянется годами, не пересекаясь с цент-ральной веткой. Это почти второй брак. Внутри муж-чины они сосуществуют по принципу телепрограмм. Нажал первую кнопку — и на экране покачивается коброй чья-то голова, грозя исцелить от всех мыс-лимых недугов. Погрузил палец в соседнюю — и голо-ногая мисс манит ручкой из призового автомобиля с откидным сиденьем. Там своя свадьба, тут своя свадьба. Жених один, но тренированный: имен не пута-ет, во сне не проговорится. Штирлиц.
Постельные сигналы марафона запеленговываются в начале дистанции. Это, например, резкие перепады настроения. Он либо набрасывается на тебя африкан-ским львом, и вы с диваном только попискиваете от изумления и натиска, либо манипулирует тобой с хо-лодной бестрепетностью гинеколога. В первом случае увертюрой к вспышке страсти может служить вспышка ретроспективной ревности. Эксгумируются захоронен-ные в девичьих архивах флирты и симпатии, да и по закоулкам сегодняшнего дня шарит фонарик — нет ли какой интрижки. Постфактум коитуса возможен при-ступ раздражительности.

Обе крайности лишь отсвет, проекция закулисных отношений с той, другой. В первой распаляет аналог. Рога чужого мужа прикладываются к собственной голове. Вдобавок незримое присутствие третьей, но не лишней, создает иллюзию шведской тройки. Причина другой крайности — неумение симулировать голод при сытости.
Хуже нет, когда хронический роман вдруг всплыва-ет на поверхность. Не для него — для тебя.
Редкая женщина удержится от слез, скандалов, раз-борок, всего того, что способно разрушить не только треснувшие, но и самые великолепные отношения меж-ду мужчиной и женщиной, причем очень быстро раз-рушить. В результате равновесие теряется, весы резко кренятся влево: в десяти случаях из одиннадцати муж-чина примет сторону атакуемой половины. Они не выносят направленной на них агрессии, особенно жен-ской. Связь обретет второе дыхание, и для законного союза оно может оказаться смертоносным или же будет инсценирован мнимый разрыв до первых же благоприятных обстоятельств, которые не заставят се-бя долго ждать. В итоге у тебя — седые волосы, деп-рессия и апатия, у них — свидания, насыщенные и пря-ные из-за наркотической угрозы разоблачения.
Курсовка или отпускной роман санаторно-курортного пошива. Я не поклонница этого жанра, но и не противница. Вообще за самую плохонькую ширпотребовскую любовь отдам без колебаний всю нена-висть мира — и праведную, и неправедную.
Легионы почитателей курсовки заставляют при-знать за ней некий магнетизм. Как же, как же — лазур-ные волны, белые пароходы, шампанское “Брют” под виноград “изабелла”, “утомленное солнце нежно с морем прощалось ”, ночные купания, пятнистые от вдавленной гальки лопатки подруги. В портмоне пух-лая пачка купюр между обручальным кольцом и об-ратным билетом. Никаких тебе долгов. Ни служебных ни супружеских. А главное, никто не окликнет, не опознает, не донесет Покой и воля.
Большинство отпускных связей бурные и краткие как тропический ливень. До вагонной подножки. С пер-выми тактами колес запрыгнет сердцеед на свою верх-нюю полку, потянется, игриво хмыкнет — и сомкнется бархатный занавес. А утром ступит на родной перрон в объятия чад и домочадцев безупречный семьянин с сувенирным крабом, групповым снимком потока и индивидуальным по щиколотку в сероватой пене
Но случаются и проколы. Не у матерых морских волков, а у дилетантов. Это учителя, итээровцы и про-чая прослоечная мелкота с придушенным, но не окон-чательно добитым воображением, со смутной догад-кой о своей обкраденности. И вдруг фиеста, магнолии и медузы, и она — продолжение и порождение этого праздника. Ничем не обремененная, легкомысленная, обольстительная, выспавшаяся. Нереида, сирена, сказ-ка братьев Гримм. И пьянеют от первого же глотка свободы. “Воздержание — вещь опасная”, — заметил как-то Остап Ибрагимович Бендер и был снова прав
На второй день они знакомятся, на десятый объ-ясняются, на двадцать четвертый вынесен вердикт подать друг другу руки и в дальний путь на долгие года Сестра моя, если твоя половина выкинул такой номер, не ныряй в омут депрессии, не вышвыривай его чемоданы в лестничный пролет. Со взрослыми дядями приключаются детские болезни левизны типа кори или ветрянки. Побредит, потемпературит и очнется. Пото-му что в уездном городке нереиды та же хрущевка с укомплектованным штатом родни, тот же халатик на спинке стула, те же непролазные будни. А на будущее занеси на скрижали: длительный отдых только вместе. Не искушай его без нужды...
Солнечный удар или просто любовь. Я не стану описы-вать ее симптомы. Они известны. Единственное, чем ты в состоянии здесь себе помочь, это набраться мужества и не сокращать свою жизнь, перечеркивая прошлое, не превращать бракоразводный процесс в кошмар, после которого позади только пепел и руины.
РЕПЛИКА ИЗ-ЗА БАРЬЕРА (2)
Я знал единственного серафима, который от вручения аттестата до пенсионной книжки хотел и имел исклю-чительно свою жену. Она действительно была восхити-тельным созданием- шпильки вытащит, головой трях-нет, на грифе бант, капроновые струны “в черно-красном своем будет петь для меня моя. Дали, в черно-белом своем преклоню перед нею главу”. В этом месте он всегда опускался на колено и целовал ей ручку. Доцеловал до эпохальной годовщины и развелся. Ско-ропостижно, по-инфарктному, раз — и навечно свобо-ден. Нет, там не было никаких старческих безумств типа сонной, как лемуры, студентки, племянницы из Могилева, традиционной медсестры. Но как-то в лет-нем трамвае, не удержав равновесия, ткнулся на секун-ду носом в чью-то открытую шею. “Шея, — цити-рую, — была женской, прохладной, с запахом незнако-мых духов и еще чего-то тайного, ночного, невыветренного. И я вдруг понял, что был обманут, что был обделен, что был обворован”. Конец цитаты. Теперь живет отшельником и мизантропом. А что толку? Поезд уже ушел.
Фридрих прав, человечество создало институт бра-ка не для сексуального баловства: дети и совместное хозяйство. Теперь спутали грешное с праведным и еще обижаются. Ну не могу, не могу я добровольно приго-ворить себя к пожизненному заключению в одних объ-ятиях только за то, что когда-то возжелал это тело чуть сильнее остальных. Слишком суровая кара. А она требует.
Очнись, милая — тебе не раскрутить землю в об-ратную сторону. Нет, не очнется. Конечности ледяные, глаза подернуты куриной пленкой, дышит — не ды-шит, — нашатырем не пробовали? — дернулась, зары-дала, побежала топиться.— Дорогая, купи на обрат-ном пути хлеба, а то из-за этой гражданской войны алой и белой роз в доме разруха и запустение. Кстати, знаешь, чем она кончилась? Обе завяли.
Пока моя бедная Лиза ищет пруд, могу перечис-лить несколько классических женских ошибок в ситу-ации семейного землетрясения. Загибай пальцы.
1. Эксперименты с внешностью. То месяцами не вытряхнешь из халата, ноги небритые, волосы посечен-ные, нижнее белье от москвошвея. Гром грянул, зер-кало треснуло, и с низкого старта на эстафету по полной программе: куафер, визажист, косметолог, ветпевой рынок. Возвращаешься — а в квартире чужая тетка, незнакомая и неинтересная.
Лично я ближе всего был к разводу, когда жена сменила родной хвостик на стильную стрижку и вы-щипала брови. Это не омолодило (никуда ты возраст по утрам не спрячешь, хоть в холодильнике ночуй), а испортило. Другой овал, другое выражение лица, все, что еще трогало сердце, милые, знакомые чер-точки, приметы — стерлись, пропали: ты что, мать, совсем спятила?
В результате вместо запланированного ею эроти-ческого взрыва — обратный эффект: круглосуточное раздражение и охлаждение. Может, еще пластическую операцию сделаешь? Форму носа изменишь, а заодно и пол. Вот все проблемы и решатся: будем на пару по бабам бегать. Представь, что Мона Лиза к очередному сеансу организовала себе соболиные брови и челку до этих самых бровей. Куда б послал ее вместе с челкой и бровями ренессансный гений? Ну, примерно... С ге-ниями шутки плохи, чуть что не по их — обои без спросу переклеили, чаркой обнесли, денег в долг не дали, собака облаяла, — сядут за стол, запалят черную свечку и сочинят что-нибудь такое, от чего у смирного народа махом снесет крышу и из черного облака этой — как ее? — пассионарности хлынет на беззащит-ные макушки радиоактивный дождь.
Жило-было себе спокойное племя, пасло скот, се-яло озимые, дети — в люльках, дым над трубой, со-ловьи — в кустах, падают яблоки, встает солнышко, пахнет сдобой и гречишным медом. Вдруг трехпалый свист — и избы заколочены, хлеба горят, пули свищут. Хруст, хрип, храп — утром очухались, глаза протерли, глянули окрест: е-мое — неподвижный коршун над черной землей и ни страны, ни века. Точно и не было. Как, почему? Никто не в курсе. А гений прикинется чайником и кипит себе на плите. Выключи его, по-жалуйста.
Волосы у жены через полгода отрасли, и я к ней вернулся. Фокус в том, что меняться-то надо, но без резких движений. Очень порционно, пядь за пядью, прядь за прядью. Чтоб не испугался, не насторожил-ся — чего это она? Корректным карандашиком, бе-личьей кистью, шепотом, штрихом, обертоном. И на-чинать надо после медового месяца, а не перед визи-том к адвокату.
2. Сексуальные буря и натиск. У каждой стабиль-ной пары потихоньку складывается свой стиль, своя постельная пластика, свой алгоритм. Почти исчезает импровизация, но ее отсутствие вполне заменяют син-хрон и каллиграфичность совместного почерка. Неиз-бежную монотонность ничем не исправить, а уж вне-запным сексуальным остервенением и подавно. Откуда этот пыл, этот внезапный аппетит? Где они были, когда я просил, требовал, грозил, занозил ладони о твое одеревеневшее тело?
Теперь у меня все в порядке. Я хочу тебя ровно столько, сколько ты мне обычно позволяла. Раньше мне этого было мало, теперь вполне достаточно. Что же ты расстраиваешься? Странный вы народ, женщи-ны: упорно добиваетесь чего-то, а добившись, тут же требуете обратного. Зачем ты изображаешь из себя чиччолину, когда тело шелестит обидой, а веки вон как стиснуты, словно в тебя вставляют расширители? Меня-же не обманешь ни искусственными стонами, ни сумасшедшим аллюром.
3 Сеансы ностальгии. С пыльных антресолей, из архивных дебрей добываются пожухлые письма, пиг-ментированные снимки и предлагается турне по свя-тым местам: ты помнишь, Алеша, вот здесь, видишь, v тебя джинсы изолентой заклеены. Это мы с тобой в Сочи, на гору полезли, заблудились, продирались через ежевику. — Что, дорогая? Конечно, помню... еще мело, мело во все концы, во все, понимаешь ли, преде-лы. Я ничего не перепутал. Был июнь. Мела метель. Тополиная, разумеется. И как в юности вдруг вы уроните пух (ну и рифма — “вдруг — пух”!) на ресницы и плечи подруг, которых у тебя, как в Иванове ткачих. Пух повсюду, в волосах, во рту, в носу, все чихают, слезятся, чешутся. Вредное дерево, хуже анчара. Там все по-честному: ты его не трогаешь — оно тебя. Еще из плодов помаду на экспорт делают. Ты, случай-но, не ею пользуешься? Больно цвет какой-то ядовитый.
В итоге сентиментальная прогулка в летних сумер-ках былого завершается кружением снимков и рыдань-ями в ванной. Никто ни над кем не издевается. Ты ж не разбиваешь плеер за то, что он не фотографирует, а фотоаппарат за то, что не поет ничьих песен, даже Аллы Пугачевой. Хотя и там и там пленка. Но разная. Наша память устроена иначе, чем ваша. Она предмет-на и точечна. От целой эпохи после фильтрации может сохраниться лишь бретелька, соскользнувшая с плеча.
4. Жертвенная покорность. Но это ментальные де-фекты, их не исправить. Какая иноземка будет выть на стене, вязнуть в болоте, виснуть на острожном часто-коле с отмороженными щеками, пока хозяин тешится с половчанками, гоняет по крови азартный хмель, столбит себе место в истории — в общем, реализуется как личность. Надо ему похмелиться — шляпку на-дела, нарумянила отмороженные щеки, раскрыла пе-стрый зонтик — и на панель. Поправился; душа вски-пела, захотел размяться — дом продала, купила коня, благословила на подвиг, сама детей под мышку — и на паперть. Через век другой возвратился— обо-рванный, в струпьях, с Интерполом на хвосте. Отскре-бла, защитила, убаюкала, одеяло подоткнула — и на погост.
Сначала это трогает, потом — бесит. Варианты реакции: чем расплачиваться? унесите, пожалуй-ста, я ничего такого не заказывал, — и “если она свою жизнь ни в грош не ценит, значит, так оно и есть”.
5. Бесконечные слезы. С утра еще не открыла глаз — уже сочатся. — Тебе приснился дурной сон? — Нет, наоборот.— Чего ж ты плачешь?— Потому что проснулась.— Вот и вся логика. Напряжение, как на минном поле: страшно сморгнуть, чихнуть, потерять равновесие. Но какие нервы в состоянии выдержать этот сезон дождей? Если я такой неиссякаемый источ-ник отрицательных эмоций — давай расстанемся! Впо-ру мастерить для спасения ковчег. Ну все, бедные соседи снизу: плакал их евроремонт!
А нет бы вместо всех этих мелодраматических глу-постей встать спозаранку, зарядочка, холодный душ, легкий макияж, скворчит яичница, заваривается чай разбудить мужа и подружиться с ним. Стать его со-общницей и наперсницей. Ему ж, бедному, поделиться не с кем:
“— Я этим летом в Крыму познакомился с не-обыкновенной женщиной...
Да-да, конечно... Вы правы— осетринка-то нынче была с душком.”
Любовницы-то о женах болтают легко и охотно. Там не надо быть начеку, там позволяют ослабить узел галстука, а где свободней дышится — туда и тя-нет. Стань сообщницей мужа. Ты же все равно уже знаешь. Оценит и отблагодарит. Даже познакомит. Не отказывайся от такой чести. Прими, угости. Проводи до порога. Обоих. Счастья можно не желать, это лиш-нее. Когда вернется похвали выбор, сделай- пару сдержанных комплиментов внешности, манерам, чему получится. Вот тут можно промельком, редуцирован-ной гласной и ввернуть какую-нибудь деталь. Она должна быть точной и убийственной, типа “эффектная барышня. Ее не портят даже волосатые ноги. Ну и что ж, что волосатые, зато форма идеальная”. Секрет, как верно заметил Бабель, заключается в повороте, едва ощутимом. Рычаг должен лежать в руке и обогревать-ся. Повернуть его надо один раз, а не два. Этот ювелирный поворот изменит направление точнее сцен, скандалов, сексуальных атак, слез, смен имиджа. Муж и не поймет, чем прокололи воздушный шарик. А он пфуй! — и сдулся.
КОРОЛЕВСТВО КРИВЫХ ЗЕРКАЛ
В сумочке пульверизатор с серной кислотой, в кулаке клок трофейных волос, на лице— этюд в багровых тонах из румян, потеков туши, помады и царапины от уха до подбородка. Ну и видок! Откуда ты, пре-красное дитя? Никак с баррикады? Ах нет, ты вы-ясняла отношения с соперницей. Разобралась, нока-утировала, отвоевала восьмидесяти килограммовый призовой кубок и теперь тащишь его домой на вто-рой раунд.
Там-то врежешь ему от души, выложишь всю правду о нем, а главное — о ней. И где, на какой помойке откопал он эдакое сокровище? Пробы ста-вить некуда, нормальный мужик не высморкается на нее, не то что... Восемнадцать— и девственница? Зна-ем мы этих девственниц из молодых, да ранних. Сверстники — невыгодная партия, позарилась на все готовенькое, вот и прикинулась полевой ромашкой. Тридцать и в разводе? Во-во, умный бросил, а дурак подобрал. Сама ушла? Еще хуже. Свое гнездо разо-рила, а чужого и вовсе не жаль. Кукушка ощипанная, кошка приблудная! А ты, лопух доверчивый, на что польстился?
А лопух доверчивый сидит себе напротив явно не-вменяемый и кивает китайским болванчиком. В знак ли согласия, в такт ли своим бессовестным грезам — поди разбери! И влетает в его ухо, ближнее к тебе, ведьма на помеле, а вылетает Леда на лебеде. Брек, милая, брек!
Поле любви не боксерский ринт. Скорее шахматная доска. Здесь не превратить силовьим приемом королеву в пешку. А признайся, хотя раскладываешь ее по по-лочкам и разбираешь по косточкам, а загадка она для тебя. Сфинкс. Чем-то же привюрожила. Он — лад-но, его-то знаешь, как свои пять пальцев (см. гл. “Магическая цифра... ”). Да и не так больно закрепить ним роль пассивной жертвы. Нет, нет, не он (иначе вовсе нестерпимо), а его подкараулили, завлекли, скру-тили связали и вот-вот сожрут. Кто? Она. И клубится в воспаленном мозгу гремучая смесь содомской блудницы, панночки и миледи, по которым плачет оси-новый кол.
А теперь махнись с мужем коктейлями, потяни через его соломинку — и замерцают ирисы Марга-риты. сверкнут коленки Ло, ошпарит язвительной ре-пликой Кармен. Или без всяких литературных и про-чих одежд прильнет и обдаст жаром ждущего тела обычная земная женщина. Она и есть твоя реальная, а не фантасмагорическая соперница. На ней и сосре-доточимся. Слепленная из того же песочного теста, с начинкой из той же кастрюли: ранимая и живучая, покорная и стервозная, легковерная и подозрительная, торопливая и терпеливая, как эрмитажная кариатида. Почти ты, с поправкой на масть, возраст и вес. На такую и ориентируйся.
АХИЛЛЕСОВА ПЯТОЧКА
Положим, ты узнала обо всем почти в самом начале. У них медовый месяц, страсги накалены до температуры плавильных печей. Если так — замри и не шевелись. Никогда не пыталась отнять кость у голодного пса? И как? Именно поэтому наберись терпения и дай насы-титься. Фаза первой лихорадки длится около полугода. Любые твои доводы и действия разобьются о гранит его... Подожди, но не в полной пассивности.
Никакой муж, даже в самый разгар увлечения, не отказывается от супружеского контакта. Икра икрой, а щи щами. Ты — его повседневность, как после-обеденная сигарета и трико. Набей портсигар леден-цами, замени спортивный костюм на тройку— и че-ловек затоскует, затревожится. А постель, она и есть постель, в ней не только еж, но и горсть крошек причинит серьезный дискомфорт. Какую веревочку ты протянешь поперек нее, чтобы сбить с марша, как остановишь конвейер — твоя забота. Фокусов здесь немерено, а в фокусе главное — ювелирность обмана.
Кажется, у Вислоцкой в “Искусстве любви” я об-наружила странный, на мой взгляд, совет: мол, старайся выработать антуражный рефлекс близости. Например, зажгла интимный светильник значит, приглашаешь к игре. Зажгла раз, зажгла два, зажгла тысячу, и уже от одного его мерцания у партнера будут возникать ша-ловливые мысли. Как у собаки Павлова. Но ночники не раритет, могут оказаться в любом другом доме Человек нанесет визит с самыми невинными намерени-ями, ну там навестить больную сослуживицу с проф-союзными апельсинами. А там горит бра! Рефлекс включился, апельсины покатились по полу, статья 117 УК РСФСР.
По моим наблюдениям, как раз наоборот— ничго так не прикручивает влево фитилек желания, как штам-пы. Известно — в чужом сарае и своя жена слаще Почему любовники метят все возможные и невозмож-ные уголки, а брак сужает пространство до постельной площадки?
Нестандартную ситуацию можно создать не только сменой декорации. Одна моя знакомая организовала итальянскую забастовку: все как обычно, кроме финиша -Нет его Всегда достигался без напряжения, а тут вдруг взял и по-английски пропал Почему бог его знает физиология — штука тонкая. Муж забеспокоил-ся- как так, с родной женой не сладит. Прибавилось усердия, и прилежания, в супружеской спальне зама-ячило пламя азарта. А через месяц его настойчивых трудов она устроила такой фейерверк, что у бедного неделю в мозгу плясали огоньки. За это время лю-бовница как-то сама собой отошла на второй план, а вскоре и вовсе исчезла за горизонтом.
Хроническая форма. Их роман не первой свеже-сти _ очень хорошо. Значит, не сегодня-завтра она пожелает закрепить за собой преимущественное право стирать его носки и приводить в чувство после тайной вечери.
Почти каждая женщина плодоносного возраста не прочь обменять прелести свободы на кнуты и пряники неволи. Мужчина мысленно махом обнажает потен-циальную партнершу. Женщина же, напротив, приме-ряет на визави брачную тройку. Для них намек на законные узы подобен свисту татарского аркана за спиной. А уж о перспективе двойной петли — суд и загс— и говорить нечего. С кровью срывать один терновый венец Гименея, к которому, худо-бедно, при-терпелся, чтобы тут же напялить другой,— покорней-ше благодарим. Я почти уверена: они и женятся, чтобы оградить себя от атак увы, увы, милые крошки, я уже окольцован, но мой стойкий напарник всегда к вашим услугам.
Заметь, мы неохотно признаемся, что несвободны Мужчина же выставляет паспорт впереди себя как щит
Кроме того, они племя отнюдь не кочевое: узлы, кон-тейнеры, смена транспортного маршрута — ввергает в уныние. И еще. Ничто так не напрягает наших драго-ценных возлюбленных, как неотвратимость выбора — блюда ли на ужин, рубашки ли на службу, спутницы ли на жизнь. Ответ на вопрос, поставленный ребром, чаще всего отрицательный. Видимо, срабатывает пра-память о первом роковом согласии, лишившем и реб-ра и рая. Поэтому отчаянное: или я, или она! — пусть сорвется криком не с твоих, а с ее уст.
Ты думаешь, любовницы из железа и не закаты-вают истерик? Еще как закатывают: годы катятся под гору, молодость делает ручкой, транзитные рандеву в печенках, а он, видите ли, все колеблется, лежит эдаким былинным валуном на распутье, и не сдви-нешь. Подметила, что вечерние немые звонки учас-тились, а муж как-то потускнел и сник,— пора на сцену. Твой выход, милая!
Самые черные календарные дни адюльтера — это праздники: Новый год. Восьмое марта, день рожденья стреноженного возлюбленного. Их отмечают с под-ругами либо загодя, либо постфактум. Поэтому очень тактично и ненавязчиво плотно сервируй его досуг на это время семейными мероприятиями, от которых не отвертишься, но которые приятны. Как то— покупка подарков, вечеринка у друзей, светский раут у себя дома, концерты, театры и т. д. Чтобы ни щелочки, ни секундочки. Можешь и приболеть, поручив его забо-там детей и холодильник (но этот ход лучше приберечь для ее именин, если ты в курсе даты).
Желателен жанр сюрприза, чтобы: ах, дорогая, из-вини, но обстоятельства... А стол уже накрыт, волосы уложены в парикмахерской, свечи зажжены и бликуют тщательно протертом и наполненном хрустале, капельки духов испаряются с венок на запястье, в груд-ной ложбинке, с исподу бедер, на кровати— чистое крахмальное белье. Вечер безнадежно испорчен, салаты скиснут, вино выпьется в одиночестве, смешанное с солеными каплями туши. Такое прощают с трудом. Никакие запоздалые извинения и объяснения не извле-кут занозы. Тем более случай не первый и (твоими стараниями) не последний.
К женам не ревнуют. А что к ним ревновать, обманутым и нежеланным. Да и любовницу доволь-но часто уверяют, что с момента ее возникновения к законной половине ни-ни. Предоставь несомнен-ные доказательства обратного. Пусть она обнаружи-вает на его теле дружеские приветы, радужные и багряные знаки вашего негасимого супружеского желания. Заденет и охладит ощутимо, тем более что ответные весточки не дозволены. А еще полезно пе-рехватить на пороге, под каким бы официальным и благовидным предлогом он ни собирался улиз-нуть из дома. Перехвати и оттесни в ванную, на ан-тресоли, на скинутые с вешалки пальто. Даже если он действительно собирался на футбольный матч, сама спонтанность может произвести хорошее впе-чатление. То же самое, но с чувством, с толком, с расстановкой проделай по возвращении. Посмот-рим, надолго ли его хватит при поточном методе. Когда любовник приходит на свидание выжатый, эго плохая новость. Короче, добейся, чтобы источ-ник скандалов находился в ее, а не в твоем доме, и тогда лавры победителя — твои.
Но главное все же, мне думается, не это. Главное, постараться полюбить любовь со всем ее приданным, в мажоре и миноре, со штилями и штормами. Ты же предпочитаешь в литературе и кино трагедию ро-зовощекой пасторали. Чужое страдание притягивает и будоражит кровь. А если и к собственному отнестись не как к предательской подножке? Оно же позволило тебе изведать такую гамму переживаний, обострило зрение и слух, растрясло жирок на душе и теле, со-скребло ржавчину с эмоций. Лично я всегда благо-дарна судьбе за эту шоковую терапию. Переиначивая Декарта (он— мужчина, тем более философ, у него свои критерии), утверждаю: я страдаю, следовательно, существую.
Но ведь больно!
Ну и что? Боль первый признак жизни.

ПОТЕРЯННЫЙ РАЙ

Галина Кузнецова, последняя любовь Бунина, жестоко уязвила писателя, покинув его ради... другой. Счастли-вой соперницей автора “Солнечного удара” и “Темных аллей”, нобелевского лауреата, эстета, баловня и бари-на была Марга Степун, сестра известного философа. Подруги-любовницы не расставались тридцать лет, до самой смерт ...

 Отправлено: 30.07.08 12:29. Заголовок: КАК Я ДОВЕРЯЛАСЬ ТЕБ..

... и старшей. Галина тяжело переживала утрату и скончалась через год после Марги. Об этой связи свидетельствуют воспоминания современников и дневник Ивана Алексеевича.
Осенью четырнадцатого года в модной московской гостиной познакомились две поэтессы. Одной был двадцать один год, другой — тридцать лет. Младшая имела юного мужа, маленькую дочь и маленькую книжку стихов с невыветренными запахами детской, где пиратские флотилии, клады, замки с заколдован-ными принцессами, кружевной платок на конце копья. Старшая имела бетховенский лоб в медном шлеме волос. У младшей горел на скулах деревенский румя-нец, не побежденный ни уксусом, ни рифмами. У стар-шей в бледных пальцах дымилась бесконечная папиро-са. Первая была одета в старинное старомодное платье из розового фая (складки и шелест). Вторую об-тягивал черный панцирь. — Марина. — Софья. Осьм-надцатый век смутился. Серебряный век усмехнулся. Дачная лодка перевернулась в русалочьем омуте.
Как кстати подвернулась эта война: юный муж братом милосердия машет из санитарного поезда. Са-нитарный поезд увозит раненых. Он — ранен. Его увозит санитарный поезд и больше никогда не вернет. Даже после того, как ты меня бросишь. Как кстати подвернулась эта жизнь: ее можно разбить. Что там внутри? Судьба. Смотрит с края пастушьей тропы в ущелье, замаскированное клочьями тумана. Что там на дне? Прыгни — узнаешь. И провела перламутро-вым ноготком от горла к лону и обратно.
Но сей союз не уникален. Судьбы многих знаменитых женщин омыли теплые волны Эгейского моря. Волны, из пены которых уже поднялась обольстительная богиня, но по которым еще не прошел аскетичный бог.
Ах, как ясно стоит перед глазами этот кадр, зате-рянный в архивах Вечности: в изумрудных водах пле-щется стая нереид. Капли сверкают на стройных шеях, от всплесков рук вздрагивают бутоны грудей. С небес на грациозную возню благосклонно взирают олимпий-цы. С берега внимательно и восхищенно наблюдает за своими воспитанницами их великая наставница. Ее зовут Сапфо. Остров называется Лесбос.
Солнечная античность благоволила к людям. Ее боги сами были охотниками д” острых ощущений и не третировали паству за слабости, еще не окрещенные грозным словом “грех”. Приноси вовремя жертвы, соблюдай почтительную дистанцию и люби, кого ду-ше угодно.
В христианском мире на лопатке лесбийской любви жгли позорное клеймо. Она — пария, место которой лепрозории порнобизнеса. Что ж, даже такому изо-щренному кулинару кухни сексопатологии, как маркиз пе Сад, это блюдо было явно не по вкусу (оно понятно - видит око да зуб неймет). Мужской монополии здорово повезло: она имеет блистательных адвока-та — Оскар Уайльд, Андре Жид, Уолт Уитмен, Луки-но Висконти, Михаил Кузьмин. Не без сочувствия посматривают на эротические крены соратников по полу: всегда проще оправдать деяние, которое, пусть гипотетически, ты в состоянии совершить сам. А если творится нечто тебе совершенно недоступное и творит-ся существом, которое и пустили-то в этот мир ис-ключительно по твоему ходатайству и исключительно для твоих нужд? Тогда это форменное безобразие, нестерпимое для нравственного чувства.
Кстати, о нравственности. Об этой старой деве, читающей школьникам со сладострастным ужасом лекции “О семье и браке”. Она сентиментальна, ис-терична, жестока. Инструкция для нее выше ситуации, интонация важней смысла. Поведай о римских оргиях былинным напевом — и она лишь подивится мощи древних развратников. Но сообщи в жанре доноса о невинных забавах подростков, и перекликнутся часо-вые на вышке детской исправительной колонии, и за-щекочет ноздри едкий запах хлорки специнтернатов.
Преувеличиваю? Ничуть. Полистай на досуге мифы Древней Греции. Вот неутомимый Зевс оборачивается быком и мчит по волнам Европу. Вот он же в обличий лебедя охмуряет доверчивую Леду. Вот изгибается под потоком золотого дождя в последней сладкой судороге тело Данаи. Ну-ка, соскреби с сюжетов антикварную патину, смой мускусный аромат легенды — и что ос-танется? Да-да, скотоложство и онанизм. И это, пар-дон, непотребство вдохновляло легионы поэтов и ху-дожников, занимало почетное место в программе об-разования юношества! И ни одно самое пуританское воображение не обнаруживало и не обнаружит здесь ничего порочного. Ибо помыслы авторов были чисты, а следовательно, и интонация. К тому же античные греки не боялись, что девушки Эллады примут миф за руководство к действию и кинутся гуртом отдаваться быкам и лебедям в надежде соединиться с олимпий-ским владыкой.
Терпимость к пестроте частной жизни — четкий барометр цивилизованного общества. Когда-то под-данным диктовали даже позы соития. Леонардо, по-вернувший женщину лицом к партнеру, воспринимался не сексуальным революционером, а еретиком. На фи-нише двадцатого века статья за мужеложство укра-шала лишь наш гуманный Уголовный кодекс. А всего полтора столетия назад бедных уранистов жгли, ка-стрировали, заковывали в кандалы. (Сквозь улюлю-кающую толпу сорбоннцев ведут связанного ректора Желток стекает по щеке.— Ты всегда был меток. мой мальчик! Я назначаю тебе последнее свиданье на Гревской площади. Не забудь принести свою вя-занку к моему костру.) Один французский адвокат прошлого века воскликнул по поводу казни двух го-мосексуалистов: “Какое варварство приглашать к больному не лекаря, а палача!” Европа вняла этому возгласу.
Царская Россия тоже дозревала до прощания с имперским пуританством. Но пролетарская держава вмиг оазмазала по стенке сопливых гуманистов и возвела ханжество в государственный принцип. Шутка ли, до шестидесятых годов в учебниках юридических факуль-тетов отсутствовал раздел сексуальных преступлений. За целомудрие будущих слуг закона опасались больше, чем за их профессионализм. Функции брака сводились к размножению. Ах, гомункул, гомункул, голубая меч-та тоталитаризма!
Сухой закон в Штатах выпустил из бутылки джин-на мафии. Пьяницы не вывелись, зато омолодился жанр детектива, зато полиции пяти континентов жить стало лучше, жить стало веселей. Столь же щедро расплатился со своими гонителями советский бизнес: не изволите узаконенного получайте теневой. И ко-гда от монопольной любви в отечественном вариан-те исходит гнилостный душок, это не органическое свойство явления, а результат отношения к нему сис-темы...

ВАШЕ ИМЯ, СЛУЧАЙНО, НЕ ГАЛАТЕЯ?
Лично я не подвержена никаким сексуальным отклоне-ниям. Но малышки “Пентхауза” или “Плейбоя”, рос-кошные бюсты календарных моделей осаживают мой аллюр в подземных переходах. Тогда как снимки об-ладателей мускулистых торсов не трогают ничуть. Это не вывихи психики, это нормальная реакция: глазок в душевую дамского отделения бани всегда просверлен с противоположной стороны. Никакую купальщицу не соблазнить перспективой созерцания намыленных самцов. Зато от конкурса красоты жена оторвется неохот-нее, чем муж. Никакой патологии: творец создал муж-чину как черновой вариант, еще неопытной рукой, из грубоватой глины. Женщина же делалась на заказ, под пристальным контролем покупателя.
Фанатичная страсть к оружию, картинам, ювелир-ным изделиям — пожалуйста! Столбняк от мрамор-ных граций, бронзовых Диан — сколько угодно. Так будем же последовательными, ведь перед живой жен-щиной, если природа придумала ее не в припадке мизантропии, меркнут и украшения Фаберже, и полот-на Рафаэля. Будь иначе, мастера всех видов и жанров искусств за недостатком натуры давно переквалифици-ровались бы в управдомы, рекламная индустрия свер-нулась до масштаба свечного заводика в Самаре, а Мулен-Руж перекупил бы Макдональдс. Вспомним, у всех Венер, Психей, Граций был двойник с тем-пературой тела 36,6. Столь же ослепительный, но в ла-данной дымке тленности.
Заглянем в медицинский справочник: “Этиологи-ческие и патогенезные механизмы гомосексуализма, он же инверсия, уранизм, лесбиянство, сапфизм, пол-ностью неизвестны”. Предлагаю свою версию. Не на-учную, скорее гуманитарную, как помощь.
Прежде сознания пробуждается в человеке ин-стинкт собственника. Первый выпуклый рефлекс — хватательный. Цепко сжимает крохотный кулачок и погремушку, и прядь матери, и мизинец отца. Един-ственный доступный в ту пору способ присвоения съесть. И младенец все тянет в рот. Постепенно вы-ясняется, что съедобного в этом мире маловато. Ар-сенал завоевания после короткой заминки пополняется новым оружием: что нельзя проглотить, можно уничтожить. Гильотинируются куклы, потрошатся книги,выливаются на пол духи. У некоторых мужчин этот метод овладения остается основным пожизненно. И тогда рушится Троя, разгораются мировые войны, на смуглой груди цыганок и бесприданниц распуска-ются алые розы ран.
Следующий эволюционный этап купить или ук-расть. Подавляющее большинство на нем и тормозит. Но есть еще один вариант присвоения, который высит-ся надо всеми, создать. Это мой дом, потому что я его построил, это мой сад, потому что я его посадил, это мой ребенок, потому что я его родила. На отшибе, автономно расположены способы получения в личное пользование женщины.
Соломон утверждал, что ветру, и орлу, и сердцу девы нет закона. Либо лукавый иудей льстил легионам своих прелестниц, либо мудрость его страдала серьез-ным дефектом. Кому как не ему, с интернациональным штатом жен, раздутым до размера среднего советско-го министерства, знать, что путь к сердцу женщины лежит через ее лоно. Где-то там, в тропической ночи, мерцает светлячком точка. От прикосновения к ней мыльными пузырями лопаются валуны у входа в запо-ведный грот, с шуршанием отступает прилив, и на песке остается золотая рыбка, готовая выполнить лю-бую прихоть господина, задохнуться у его ног в полу-метре от воды, накормить на завтрак собственной плотью. Нередко бывает, что эта точка ускользает солнечным зайчиком от усердного ловца, а случайная рассеянная ладонь накрывает ее сразу, как зазевав-шуюся бабочку.[/more

 Отправлено: 30.07.08 12:31. Заголовок: ОЧАРОВАННАЯ СТРАННИЦ..

[more]ОЧАРОВАННАЯ СТРАННИЦА
В фокусе — героиня. Та из двух, чья кровь заражена вирусом рокового влечения. Симптомы его присутствия проявляются с младых ногтей: сверстницы уже заневе-стились. Где надо — выпукло, где надо — вогнуто. А она по-прежнему смахивает на подростка с грубоватыми манерами, походкой гавроша и жарко-тревожной аурой. Стихи и футбол, румянец и сигарета, циничные реплики и пажеское послушание. Сплошной резкоконтиненталь-ный климат. Однажды на пути возникает наставница.
Опытная жрица запретной любви вычисляет потен-циальную послушницу моментально. Их сближение происходит без усилий, без путаных объяснений, стре-мительно и естественно, как слияние торопливого ручья со спокойным озером. Это не связь, это посвящение, неумолимое зеркало судьбы, поднесенное вплотную к душе: смотри, детка, смотри внимательно — вот истинные причины твоего смятения и неуюта, испарины твоих сновидений, лихорадочных вопросов себе и миру. Ответ пугает, он похож на приговор? Увы, другого нет.
До поры до времени удается сохранить инкогнито. Но сколько веревочке ни виться... Рано или поздно случается неизбежное — встреча:
Движением беспричинным Я встала, нас окружили. И кто-то в шутливом тоне:
Знакомьтесь же, господа! И руку движеньем длинным Вы в руку мою вложили, И нежно в моей ладони Помедлил осколок льда.
Женская интуиция, не ослабленная, а усиленная изъяном, диктует одной гипнотические слова и поступ-ки. Других же забавляют и притягивают откровенное обожание, пряная смесь союзничества и чужеродности. Они часто подолгу молчат. Старшей (не по возрасту. по чувству) нравится, когда младшая чем-то занята - ею можно беспрепятственно любоваться. Вот только зрение не единственный орган чувств, подаренный нам природой. Есть еще как минимум четыре, и вовсе не периферийных.
Понятно, что ни к чему для полноты ощущений нюхать перстень, даже если у него форма цветка, сли-зывать масло с холста или гладить гриву медного скакуна. Так-то оно так. А если у предмета полный комплект чудесных свойств? Почему у зрения такие привилегии? Нелепая дискриминация. Да и мыслимо ли удержаться от искушении уткнуть нос в душистые волосы, припасть к роднику жилки на шее, к маковому зерну родинки над влажным углом рта? На этих ласках все бы и закончилось.
Но нутро старшей грызет и гложет пророчес-кий страх: вот-вот ворвутся в их пастораль накачан-ные викинги и украдут, умчат ее сокровище. А чем, чем они лучше? Лишь тем, что имеют законное пра-во окольцевать при свидетелях, чтобы после при-шпоривать ее норовистую лошадку на скрипучих ди-ванах. Не отдам! Так из смуты, ревности, пощечин, истерик, покаяния, слез и пота рождается первая брач-ная ночь.
Жребий брошен, рубикон позади. А как изменились глаза подруги — от вчерашней снисходительной про-хлады ни следа. То-то же! Но эйфория будет быстротечной. На сей раз реальность материализуегся в об-разе родителей младшей (старшая либо уже покинула отчий кров, либо отношения с близкими приняли ха-рактер коммунального сожительства).
Мать давно смущала странная дружба дочери. Чутье твердило: что-то здесь нечисто. А теперь и вовсе сидят две девушки на кушетке с видом благовоспитан-ных гимназисток, а между ними такие разряды элек-трические проскакивают, словно это молодожены. Дневной неурочный визит с бесшумным поворотом ключа поставит раскаленные точки над “и”. И запыла-ют костры инквизиции. Мольбы, проклятия, карцер, угрозы суицида и кровавой расправы — все пустит в ход несчастная мать. Ее можно понять. Лучше бы дочь принесла в подоле, спуталась с женатым эти девичьи грехи вечны. А здесь... Срам-то какой!
Игра в заговорщиков кончилась. Жгучая тайна при ярком свете пыточной лампы обернулась грязной спле-тней. Под лепестками оказались ядовитые шипы, под ковровым мхом — бездна. И заблудшее чадо не выдер-жит, содрогнется и отступит. Отступит ровно на тот шаг, который отделяет ненависть от любви. А когда после каникул, проведенных у тетки в Саратовской губернии, окликнет в толпе знакомый голос, она обер-нется. Медленно-медленно, очень медленно... и из ле-дяных осколков само собой сложится неуступчивое слово “вечность”.
Конец первого акта. Пожалуйте в буфетную, господа!
Молодые раны заживают скоропостижно. Еще не сносились кроссовки, в которых несла караул под теми к-нами, еще не порыжели чернила на письмах и екает плечко от звука запретного имени, а новая Галатея спускает мраморную ножку с пьедестала. Горький опыт наставил первые, пока еще редкие красные флажки на дистанции: никаких поздних звонков и визитов, никаких семейных чаепитий.
Что же твоя новая приятельница никогда не зайдет в гости?
Она, мама, очень стеснительная.
Карта города в масштабе один к одному выучена наизусть. Две руки в одном кармане куртки. Тупики, скверики, черные лестницы, ясельные беседки, чердаки и подвалы, где голуби и кошки, где граненый стакан наливают до краев рубиновым портвейном, где ти-хонечко гуляет в смуглых пальцах нож. Самые теплые места — на заднем сиденье автобуса. Самый длинный маршрут — до аэропорта. Жмемся мы друг к дружке, чтоб теплее стало. Водитель подмигивает в зеркальце:
уже приметил. Милиционер интересуется паспортами:
тоже приметил. Нет, лейтенант, никуда мы не летим, хотя очень хотелось бы. Говорят, далеко-далеко есть лебединый остров, где ни штормов, ни ветров, ни паспортного режима, где каждая раковина в море— с жемчугом, где на каждом дереве — гамак, а в каждом гамаке — по русалке. Мы не нарушим порядок на вверенной вам территории. Мы только погреемся — и назад. Можно?
Минет зима, минет лето. Вот и осень. Сезон свадеб. Куклы на капоте, фата на невесте, жареные лебеди, народные песни, цыганочка с выходом, жениху жмут туфли, невеста уже без фаты курит и плачет в туалете.— Тебе нравится? — Her.— Невесту успокоили жениха разули, куклу отвязали от капота, спеленали сунули в коляску. Сопит, моргает, тужится.— Тебе нравится? — Да!
Можно вырыть крепостной ров, возвести китай-скую стену, вставить глазок от непрошеных посети-телей, когда они — люди. Природа же легким щелч-ком пробьет брешь в яично-медовой кладке, от ее вздоха слетят пудовые замки и засовы. Теперь ее вест-ник явится в розовой оболочке херувима, а попросту говоря — ребенка.
“Того, кто никогда не придет, того, о чьем появле-нии даже нельзя молить. Можно просить у Богомате-ри ребенка от возлюбленного, можно просить у Бого-матери ребенка от старика — не справедливости — чуда, но о безумии не просят. Союз, где ребенок исключен начисто... Вот единственная погрешность, единственное уязвимое место в том прекрасном целом, которое являют собой две любящие друг друга женщи-ны. Не влечение к мужчине, а желание ребенка — вот чему невозможно противиться. Единственное, что спа-сает мужчину. И — человечество.
“Что скажут люди” — ничего не значит, не должно значить, ведь, что бы люди ни сказали, они скажут дурное, что бы ни увидели — увидят дурное. Дурной глаз зависти, любопытства, безразличия.
...Церковь и государство? Не посмеют сказать ни слова, покуда не перестанут толкать и благословля гь на убийство тысячи молодых людей.
Но что скажет, что говорит об этом природа единственная мстительница и заступница за наши Физические отклонения. Природа говорит: нет. За-прещая нам это, она защищает себя; Бог, запре-щая нам что-то, делает это из любви к нам; При-оода— из любви к себе, из ненависти ко всему, что не есть она.
..И та, что начинала с нежелания иметь ребенка от него, кончит желанием иметь ребенка от нее. И оттого, что это не может быть, она однажды уйдет, продолжая тюбить, но гонимая ясной и бессильной ревностью своей подруги, и настанет день, когда она, никому не нужная, рухнет в объятия первого встречного”. (М. Цветаева).
И замелькают перед очарованной странницей путе-вые пейзажи и платформы. А на них ее транзитные подруги — блондинки и брюнетки, болтушки и мол-чуньи, вертихвостки и хохотушки, неряхи и чистюли. У них будут дети и не будет детей. Обручальное золо-то будет посверкивать на безымянном пальце то спра-ва, то слева. Они будут кидаться в связь, зажмурив-шись, как в омут. И вступать высокомерно, как арис-тократки в придорожную корчму. За ними будет тянуться шлейф духов и смог перегара. Их будет мно-го. Не по хотению темперамента, а по щучьему веле-нию судьбы. Или общества. Которое шарахнется от такой супружеской пары как от чумы, обнесет ее колю-чей проволокой взглядов, швырнет в спину комья на-смешек. Портачит природа. Платит человек. Пошли, Господи, всем своим отверженным чадам утешение. Смягчи нравы и сердца.


ПИСАНАЯ ТОРБА
Нареки партнера в пылу ссоры неудачником, карь-еристом, кретином, рохлей, алкашом, скупердяем, альфонсом. Чем грозят подобные крестины? Ну за-метешь штукатурку с пола в коридоре, побарствуешь ночку-другую на постели без подселения, забу-дешь надеть под нейлоновый халат трусики— и ин-цидент исчерпан. Обругай его бабником — и тебя наградят польщенной ухмылкой. Но, упаси Бог, хоть ненароком, хоть в шутку пренебрежительно щелкнуть по орудию воспроизводства! Это оскорб-ление уже не смыть ни потоком слез, ни ванной из “Наполеона”
На выходе из сортира мужчина рефлекторно ощу-пывает гульфик По версии Фрейда, из подсознатель-ного опасения: все ли в целости и сохранности Он может забыть вымыть руки, но эта ревизия свя-щенный ритуал. Набоков в “Лолите” образно именует причинное место “жезлом жизни”, “скипетром” И впрямь для многих это весомый атрибут власти над миром Добавлю — над миром собственных ил-люзий.
Самая закоренелая из них — это иллюзия прямой арифметической зависимости между двумя величина-ми: их размером и нашим удовольствием Античные ваятели умещали победное оружие своих героев и небожителей за миниатюрным фиговым листком Вряд ли из соображений экономии или приступов целомудрия. Просто древним асам любви для блис-тательных викторий над пылкими южанками не требовалась тяжелая артиллерия Они разбирались что почем
Большому куску рот радуется, утверждает пословица
но не уточняет — чей рот Держу пари, он принад-лежит обжоре, но никак не гурману Да и для прими-тивного чревоугодника гигантские параметры блюда - источник скорее визуального восторга.
А пагубное заблуждение с упорством сорняка про-должает буйно цвести повсюду. Именно пагубное. Из-за него наши голиафы сплошь и рядом — нефтяники, непоколебимо уверенные, что их щедрая оснастка уже бесценный подарок женскому роду и дополнитель-ные усилия совершенно ни к чему. А у тех, кому пришлись бы впору хлорофилловые плавки эллинов, невинная жертва хозяйской мнительности приучена по первому сигналу тревоги сворачиваться в унылый ку-киш
Амазонка отлично справляется с задачей развен-чания вредоносного мифа. Потому что таинственный материк, на который алчные колумбы высаживаются как колонизаторы, с опасливой агрессией и с нитками стеклянных бус в обмен на золото и мех, для па-дчерицы пола — родная почва Здесь и в полной тем-ноте, по едва заметным ориентирам, по еле уловимым вздохам и трепету, по звездам и росе отыскивает она узкую козью тропку, по которой добирается до ма-гической точки куда проворней неуклюжих конкиста-доров
В плане физиологии близость со стороны стар-шей — образец альтруизма. Самая желанная награда за труд сердцебиение и пустынное марево в зрачках подруги. Это более психологический акт, чем плотский. На пути к собственному финишу (особенно вна-чале) двойной заслон пола. Робкие поползновения младшей восстановить симметрию пресекаются в за-родыше:
Какой клад ты там надеешься отыскать, сокро-вище мое? Извини, вынуждена огорчить — ничего, до-стойного твоего драгоценного внимания, нет и не предвидится. Не напрягайся! Мне вполне достаточно наблюдать твой полет.
Рука отдергивается и перепархивает на нейтраль-ную территорию.
А после подругу убаюкают, спеленают в лаван-довый батист шепота, признаний, шаманства бессвяз-ных бормотании. Когда-нибудь, одиноко дотлевая под классический храп, она вспомнит о них, и никакой маршальский жезл не послужит оправданием его са-модовольному владельцу, не перевесит пустую чашу любовного эпилога.
Альтруизм, конечно, не беспределен. Умирать от жажды над ручьем и падать в голодные обмороки за накрытым столом — этих танталовых мук не сте-рпит ни одна уважающая себя плоть, которая в гробу видала все психологические барьеры и со-мнения. В конце концов вопреки протес гам и само-отводам хозяйки она предъявит ультиматум, требуя свою законную долю. Тогда отыскивается компро-миссное решение, необременительное для партнер-ши. Какое? А вот и не скажу! Это не трактат по технике лесбийского секса. Я о любви вам толкую. О л-ю-б-в-и!

КТО ТАМ ШАГАЕТ ПРАВОЙ?
По статистике, около 50% мужчин и лишь 25% женщин имели в жизни хотя бы разовый инверсионный контакт. Так ли это? Думаю, что первые привирают, вторые скромничают. Конкурент ли Адам Еве по части дегустации запретных плодов? Другой вопрос, что первая леди земли, ловко сорвав и уничтожив с огрызком розовый ранет, уже через секунду паслась под деревом с таким непорочным видом, что и рент-геновский луч устыдился бы своих подозрений. С на-шим по-прежнему неумеренным любопытством сопер-ничают только наша же скрытность. Которую не уле-стишь никакими посулами анонимности: прекрасный пол усвоил насмерть, что чужая тайна — самый скоро-портящийся продукт.
На любой щекотливый вопрос, в какой бы щадя-щей форме его ни задавали, последует ответ: не была, не владею, не состояла. Чем стремительней и воз-мущенней звучит “нет”, тем верней под ним зарыто “да”. Ничто не вынудит нас приподнять и краешек спального полога без гарантий аплодисментов, а не свиста и гнилых помидоров.
Воображаю исследователя прошлого века, когда женская чувственность отождествлялась с бесстыд-ством и распущенностью, за сбором научного мате-риала:
Пардон, мадам, знакомо ли вам ощущение ор-газма?
Да как вы смеете? Я порядочная женщина! — набухала матрона.
Не понимаю, о чем вы? Ванечка, Ванечка, тут господин медик всякие глупости задает! вспыхивала новобрачная.
Это провокация. Андрей — мой товарищ по партии и борьбе,— каменела народоволка.
А как же! Желание клиента — закон Угостите, пупсик, папироской,— подмигивала Нана или Лулу.
И готово. И варится в чугунном котелке лапша для блюда национальной кухни под названием “жен-ская фригидность”. Мужья верили. Почему нет? Ос-вобождало от массы хлопот. А что мигрени, флакон-чики с нюхательной солью, обмороки в присутствен-ных местах, горничную по щекам, сама под поезд — это все нервы и блажь.
Когда судьба швыряла меня на койки гинекологи-ческого отделения, я каждый раз недоумевала: печаль-ный счет соседок по палате, вне зависимости от возрас-та и супружеского стажа, был едва-едва открыт. Мне же досталось не лоно, а какой-то пылесос. Но откуда тогда берутся астрономические цифры абортов по стране? Вроде не тот показатель, который раздувают ради премий и международного престижа. И я чув-ствовала себя чуть ли не главной виновницей мрачного лидерства державы на этом кровавом фронте, пока не догадалась: все врут — и правильно делают Чем еще, кроме лжи, защитит себя женщина в мире, который нарек ее греховным сосудом, в государстве, которое требует от нее ханжества и распутства одновременно? Вы надеетесь выманить признание в причастности к явлению, которое иначе как извращением и патоло-гией не именуют? Дудки вам!
Впрочем, о конспиративных трюках это я так, для уточнения. Какая разница, четверть и четверть. Количество женщин, не допускающих и мысли о мо-нопольном увлечении, не доказательство ненормаль-ности остальных, более плюралистичных сестер. Сколько европеянок ни за какие коврижки не переспят с негром или аборигеном Австралии? А сколь-ко правоверных мусульманок шарахнутся от христи-анина?
ОТКРОЙ МНЕ СЧАСТЬЕ — ЗАКРОЙ ГЛАЗА
Женщина любит с закрытыми глазами. В этой рефлек-торной реакции на наслаждение — бездонная глубь Кому не знаком расхожий фольклорный сюжет, злая колдунья превращает прекрасного принца в монстра. Чары рассеются лишь тогда, когда полюбит его в этом непотребном виде красная девица. И (какое постоян-ное везенье) везде и всегда, у всех народов отыскива-лась своя Настенька. Сначала по нужде, а потом тро-нутая душевными красотами неказистого жениха, по доброй воле соглашается она стать его спутницей. Более того, обнаружив хладное тело, пленница долго не пускается с облегчением восвояси, а коленопрек-лоненная тормошит, поливает горючими слезами свое-го квазимодо: “Ты проснись-пробудись, мой желанный друг”. Это не риторическая фигура заплачки. Именно желанный.
С нашими рыцарями такой номер не проходит Эверест их жертвенности — лобызание мертвой невесты и то при условии хорошей сохранности трупа. А лягушачью шкуру они непременно сожгут. Потому как очень хочется. Не завтра и навсегда, а сегодня и немедленно — и гори все синим пламенем.
А мы — такие. Нас медом не корми, дай только очеловечить чудовище. Калеки, карлики, тарзаны, маньяки всех сортов — какие степные просторы, какое поле деятельности!
Взамен не возьмем ни полушки, ни полушалка. Тебя не соблазнить ни платьями, ни снедью, спра-ведливо посетовал поэт. А на блесну восхищения ло-вимся моментально. Промелькнет угрюмый восторг в тусклых зрачках удава — и женщина зачастит в тер-рариум. Разбередят ее сердце ночные серенады, и она рухнет с балкона в объятия певца, заранее простив ему и рубильник Сирано, и оскал Гуимплена. А чаще даже не заметив ни того, ни другого.
В начале века в поездах промышляла особая кате-гория дорожных аферистов. С усиками и в цилиндрах. Подсаживался такой валет к одинокой пассажирке и затевал знакомство, опутывая жертву клейкими ни-тями комплиментов, молниеносными признаниями, окатывал северянинской ажурной пеной, окуривал наркотическим фимиамом. От станции до станции ус-певал справиться с испугом, корсажными шнурками приличий, “сударь, что вы себе позволяете”. И наши не избалованные дифирамбами прабабушки размякали, таяли, как мартовские сосульки, теряли бдительность. а вместе с ней свои дорожные саквояжи и ридикюли. Видимо, промысел был настолько прибыльным, не-сложным и безопасным, что скоро обет авил по своему чмаху карточный железнодорожный бизнес по выкачиванию денег у раззявистых маменькиных сынков. В некоторых поездах даже вешали специальные предупредительные таблички. Совершенно напрасные. Ци-линдр и усики заслоняли все. Думаю, обобранные дамы горевали вовсе не об утрате кошельков и при очередной встрече с жуликом не полицмейстера бы позвали, а закатили сочную сцену.
Нам совершенно безразлично, откуда идет тепло:
от старинного камина, буржуйки, костра на снегу или спичек балабановской фабрики. Только бы шло, толь-ко бы грело. Потому отсутствие у партнера рук, ног, мозгов, члена, любого органа, кроме сердца,— до-садная, но извинительная оплошность природы. К то-му же последняя пытается загладить свои промахи, как-то утешить нестандартных детей: глухонемые улавливают даже вибрацию эфирных волн, слуху сле-пого позавидуют и кошки. А уж компенсировать сто-граммовую недостачу и вовсе легко. Особенно в на-шем спартанском государстве, где все мы — падче-рицы пола в саже и лохмотьях. Потому что мужья, способные без понукания вбить одиозный гвоздь, сде-лать комплимент, при разводе поцеловать руку, не требуя дележа табуреток и зубочисток, предел грез. Потому что с температурой под сорок мечемся меж-ду стиральной машиной и пылесосом, с кличем “са-рынь на кичку!” штурмуем житейские бастионы. У нас стальные локти и тонкие, как папиросная бу-мага, стенки маток. От наших улыбок содрогаются закаленные дантисты. Мы политы матом и духами, от которых дохнут мухи и хлопаются в обморок комары. На нас искусственные шубы и неглиже, от кото-рого у мужчины встают дыбом только волосы.
Но кольчуга Брунгильды вспенится кружевным пеньюаром, но из облака прачечного пара вылепится субтильная нимфа, стоит произнести простенький текст заклинания:
Я не подпущу тебя к плите, чтобы атласную кожу не высушил ее жар, буду драить до блеска полы, чтобы ты могла босиком пропорхнуть в ванну, твои вены не набухнут от тяжелых сумок, у тебя никогда не потекут краны, не окосеет дверь, не рассохнутся стулья, не затупятся ножи, а в вазе не завянут цветы. Я буду плотником, маляром, сантехником, нянькой, горничной. Только люби меня. Как умеешь и сколько получится.
Декламатору выплатят вожделенный гонорар. И откроют беспроцентный бессрочный кредит. Даже если он ограничится двумя-тремя телодвижениями в заданном направлении. Когда сей сладкоголосый соловей — мужчина. А его сопернице нельзя опериро-вать фальшивыми векселями. Иначе первый же встреч-ный укомплектованный счастливец сдует ее с драго-ценного ложа, словно пивную пену.
Вот и старается, вот и несет на блюдечке с голубой каемочкой амурное ассорти, заказанное избранницей. В нем поклонение соседствует с презрением, раболеп-ство с деспотизмом, грубая фраза обрывается в голу-биное воркование, рысь прыгает на загривок, чтобы обернуться вокруг горла ласковой горжеткой. Она об-ращается к подруге, как женщина к любимому, она обращается с подругой, как мужчина с возлюбленной.
И все-таки,— слышу за плечом прокурорский голос въедливого читателя,— зачем нормальной жен-щине природный кастрат, когда вокруг племенные стада?
А зачем умнице — дурак, трезвеннице — алкого-лик моралистке — бабник? Зачем, зачем... Затем!
Журнальный снимок: голливудская звезда в обним-ку со знаменитой теннисисткой. Что породило этот союз — банковский счет Мартины Навратиловой или аллергия на бицепсы экранных суперменов? А может (почему бы и нет?) элементарная женская сердечная недостаточность.
Судейский свисток судьбы вызывает монопольную любовь со скамейки запасников там и тогда, где и ког-да мужчина проштрафился окончательно или его при-сутствие чревато катастрофой. А еще когда женщина страдает хронической формой сиротства. Это не про-фессиональная болезнь старых дев и покинутых жен. Внешние обстоятельства могут быть самыми распре-красными: семья, стабильность, достаток. А копни поглубже космический вакуум, беспредел одинокос-ти. На чьей груди отыщется место и для щеки, и для души, если не на груди существа, сочетающего в себе родственность и чужеродность. Первое — чтобы по-нять, второе — чтобы притянуть.
Вот тепличный росток, вскормленный маменьки-ными нитратными баснями о мужском коварстве, за-пуганный обескровленными призраками абортов. Ей давно пора ночами напролет втискиваться барельефом в стены лестничных площадок, прятать под пудрой и шейным платком радужные кляксы первых уроков страсти. А она щиплет овечкой травку на клумбе под отчим окном до ранних сумерек комендантского часа. Но болотные огни блуждают в карминовых потемках тела, и на них, как на маяки, выруливает контрабанд-ная шхуна:
Твоя приятельница не вылезает из джинсов...
Сейчас так модно, мама.
...и из твоей комнаты.
Мы занимаемся. Английским языком. Ты что-то имеешь против?
А вот хрупкая сосенка с мужем-дятлом. Он закон-чил классическую гимназию подворотен и подвалов, где сопрягаются на скорую руку и без выкрутас, он так и не понял разницу между самообслуживанием и парт-нерским сервисом, путает окончания мужского и жен-ского рода... Его любовь— это еженощный спуск в тесную штольню, это упорная осада крепости, кото-рая и не думает сопротивляться. Только не надо коло-тить в нее бревном, а достаточно нажать неприметную кнопку в стене над воротами — и они откроются авто-матически.
В итоге муж оправдывает свои левые демарши холодностью жены, которая мается от ломоты в по-яснице, астении, апатии, утешая себя время от времени собственноручно.
Но по остальным параметрам муж вполне удов-летворяет: чадолюбив, домовит и т. д. Поменять его на какого-нибудь народного умельца — сомнительный бартер. Любовники — публика ненадежная, завертят, закрутят, наломаешь дров, разоришь гнездо, а как новое вить, тут-то они порх! — и ищи-свищи. Кукуй ягзицей, считая копеечную сдачу от пущенного по ветру бабьего века. А подруга — вне подозрений и вне конкурса. Ей-то потайные рычажки известны как свои пять пальцев, которые и воздадут должное всем ис-томленным опалой бугоркам и впадинкам. В оплату не надо делить детей, квартиру, менять фамилию, потрошить почту в поисках квитка алиментов. Лишь иногда всплеснет короткое сожаление:
Как грустно, что ты — не он. Я бы хотела жить с тобой по-человечески, чтобы у нас было все, как у людей.
Ну, дорогая... тогда тебе следует завести не меня, а мужчину.
Не могу.
Почему?
Он потребует всего.
А вот — наседка. С личной жизнью покончено раз и навсегда. Служение детям— смысл ее существова-ния, ее сладкий крест, которым она не поделится ни с кем, с которым она не расстанется ни за какие блага мира, кому бы их ни сулили, ей или детям. Но кровь не водица, без огня закипает. Бегать по свиданиям? Круг-лосуточные ясли? Ни за что. Привести мужчину в дом? Травмировать психику ребенка. А тетя есть тетя. Осо-бенно такая — добрая, щедрая. Ну а что кладет ее мама с собой, а не стелет, как другим гостям, на раскладушке,— эта деталь до определенного момента не фиксируется. А когда он наступает, очарованной страннице указать на дверь куда проще, чем ее свод-ным братьям. Ее права всегда птичьи.
А вот руководительница крупного предприятия.
У нее негнущийся голос, синий костюм, а под прямой без шлиц и складок юбкой угадываются галифе. Под-чиненные обоего пола замирают навытяжку на даль-нем краю ковровой дорожки ее кабинета. На банкетах ей наливают коньяк, а не вино. Муж давно дезертиро-вал, не сняв фартука и не домыв посуду. Адъютант, щелкнув каблуками, приглашает на тур вальса мар-китантку (уволить обоих). Водитель приклеен к рулю. Водопроводчик пьян. Сосед по лестничной клетке — старый хрыч и хам. Никто не пожалеет. Никто не приголубит. Никто не подарит цветов. Таких, как эти...— Милочка, откуда у меня подснежники? Вот как. Спасибо, тронута... Принесите мне чашечку кофе. По-жалуйста. Две чашечки кофе...
А вот законсервированная из-за ложной неприв-лекательности и реальной застенчивости девственница, а вот смоковница в незатянутых порезах мужниных попреков, а вот, а вот, а вот... Жизнь не пользуется копиркой, для каждого она сочиняет свой сюжет, на который у нее авторский патент, завизированный в са-мых высоких инстанциях. Не будем вмешиваться, ляз-гая цензурными секаторами. От человечества не убу-дет, какими бы способами люди ни любили друг дру-га. Лишь бы любили.

ТЕМА III
МЕЖДУ МУЖЕМ И ЛЮБОВНИКОМ
У тебя медовый месяц, ты без ума от избранника, и каждое мгновение лишь укрепляет уверенность в ва-шей предназначенности друг другу? Дай Бог, чтобы так было всегда... Тогда не трать свое драгоценное время на прочтение этой писанины. Ее содержание тебе без на-добности. Во всяком случае, сегодня. Оно заведомо вызовет реакцию сродни нормальной реакции ребенка на алкоголь • горько и гадко.
А теперь, милые дамы, когда наш дружеский кружок слегка поредел, еще одно принципиальное уточнение:
речь пойдет об измене в экологически чистом виде. За скобки вынесены:
акт мести, который подобен удалению здорового зуба вместо больного. Никакого облегчения, прогулки по потолку продолжаются, но вместо одного очага воспаления — два;
вакхические мотивы, когда вечером море по ко-лено, а утром — небо с овчинку;
тот клинический случай, когда, спрятав ножи и запихав в чемодан фен, шляпу со страусовыми пе-рьями, тетрадь с кулинарными рецептами и теплые рейтузы, очередная Анна Каренина поднимается навстречу мужу с отрепетированной репликой: “Васисуалий, нам надо объясниться. Я ухожу от тебя к Птибурдукову”.
И пока он прядает в ошеломлении знаменитыми ушами, прыгает в лифт, загодя оккупированный об-курившимся дублером. Который и доставит ее, слитую в финальном поцелуе, в рай, где новопреставленные пары кувыркаются в блаженной невесомости. В этой ситуации, жеванной-пережеванной могучими челюстя-ми классиков, мне остается лишь пожелать всем астронавткам благополучного приземления.
Но далеко не каждый внебрачный роман венчает хеппи-энд. Сколько нас, легковерных и опрометчивых болтается на ржавом крюке вины из-за металлической блесны? Сколько обречено на нескончаемое похмелье из-за одного-единственного глотка вина, который на миг раскрасил черно-белый экран будней?! И живем, вжатые в драные кресла, замурованные в преиспод-нюю кухонь, с черной дырой в сердце и клеймом “неверная жена” на лбу.
А единый в трех лицах — судья, прокурор, палач — стоит, покачиваясь (пятка — носок, пятка — носок), разминает в ладонях узорчатый, вдвое сложенный ремень. Хотя у самого рыльце не в пушку, а прямо-таки в щетине. Левый, черный, глаз вперил в жертву, а правый, зеленый, скашивает на часы, прикидывает, как и экзекуцией натешиться, и на свидание не опоздать.
Колеса такси, мчавших меня из подпольных гнез-дышек в родовое гнездо, не раз зависали над пропа-стью. На их багажниках рубцы от дамокловых мечей шлагбаумов, а на крыльях вмятины от бычьих рогов мотоциклов. Все хорошо, что хорошо кончается,
я хочу, жизнелюбивая сестра моя, чтобы и твои пробеги по извилистой боковой трассе не завершились аварией. Для чего и нарисовала путевую карту адюль-тера с подробным инструктажем. Брось ее перед во-яжем в сумочку в компанию к пудренице, помаде и газовому баллончику. Поможет не поможет, но и не навредит.
ПТИЦА-ТРОЙКА
Начнем с тормозов. Их у нас либо нет вовсе, либо они надежны, как лучшая подруга, почти сестра. Та самая, что прожужжала уши, раскаляя мембрану вулканичес-ким шепотом:
Такой мужик, та-а-а-акой мужик! Не чета тво-ему... чудаку. Смотри, упустишь— будешь локти ку-сать.
А после с интересом наблюдала из директорской ложи кровавые сцены. А по окончании спектакля на заднем сиденье частника экс-супруг сосредоточенно изучал содержимое ее запазухи.
У мелкого флирта, у спичечной страсти короткая дистанция с бетонной стеной в конце. Мы же нередко, сорвавшись с места в карьер, мчим по ней в эйфории на бешеной скорости, словно под колесами зеркальная автостра ...

 Отправлено: 30.07.08 12:31. Заголовок: ОЧАРОВАННАЯ СТРАННИЦ..

... да Калифорнии. Нет, я не против ответвлений любви всех сортов и масштабов. Выпала такая уда-ча — посетить эту землю, попетлять по ее лабиринтам, глупо все время гнать вперед по комсомольской узкоколейке с упорством бронепоезда. Проблема в том что указатели поворотов натыканы в самых неожи-данных местах и в самой нелогичной последователь-ности.
Нет бы все по порядку: в яслях — симпатия, в шко-ле — увлечение, в вузе — влюбленности, а в комплекте с дипломом — любовь-страсть, наваждение единым букетом, перевитым свадебной ленточкой. И чтоб не вял. И чтобы на фоне ровного семейного счастья ре-гулярно вспыхивали рецидивы девственного чувства — с томительной дистанцией, вибрацией ожидания, сму-той сомнений, неотшлифованными реакциями, легко-мыслием и крылатостью.
Но на такое досвадебное ретро партнеру надо за-тратить массу сил и энергии. Не затем женился. А карьера, а бизнес, а мироздание? Кто тогда поддер-жит Пизанскую башню в ее падении, застеклит озоно-вые дыры, испьет шеломом синего Дона?
Приходится, чтобы не отвлекать возлюбленных от их вселенских проблем, утолять жажду из чужих коло-дцев. Потому что по велению и замыслу природы мы экстравертны и артистичны. Недаром имен великих актрис и звездного шлейфа их славы, несмотря на фору в тысячелетия, хватит на пояс для экватора, да еще и с кокетливым бантиком. Актеров же едва-едва наскребется на бечеву волжских бурлаков.
А наши интрижки со всеми зеркальными поверх-ностями! Витринами, чайниками, стеклами авто и му-ниципального транспорта, полированными дверцами шкафов и даже черным мрамором надгробий. В об-щем, без зрителей и поклонников — ну никак. Особенно настойчивых иногда допускаем внутрь. Но не из-за лебединого клекота либидо, как это им мерещится, в награду за восторг, рукоплескания, за жаркую одну желания, из пены которой и восстаем ослепи-тельными богинями.
Пусть себе заблуждаются. Они. А нам — нельзя. Надо помнить о неисправных тормозах и двигаться с такой скоростью, чтобы в любой момент выпорхнуть на обочину без риска сломать себе шею. Для чего и следует усвоить некоторые правила безопасности движения.
Постигай науку расставания. Еще до встречи сми-рись и согласись с неизбежностью разлуки. Делай про-межутки между свиданиями на час, на день, на неделю, на месяц длиннее, чем хотелось бы. Хотелось бы тебе, а не ему. Не потакай своему нетерпению. Оно чревато опрометчивыми поступками. Гаси его затянутым ожи-данием. Это как при голодании: важно перетерпеть острую начальную фазу.
Мечтай. Мечтать не вредно. Но о прошлом, а не о будущем. Иначе срастешься со своими фантазиями и непременно захочешь их воплощения в реальности. Тут-то и грянут землетрясения и бури. А срастаемся мы с ними в две секунды. Помню мою первую коман-дировку в столицу. Душа готовилась к празднику: трое суток за казенный счет в лучшем городе земли. Москва тогда возбуждала, а не угнетала провинциалов. Все кастовое, элитное было надежно замаскировано под овощную базу, а не кололо глаза невыносимой рос-кошью витрин и холодным высокомерием халдеев. Уже под градусом эйфории я стояла на Кузнецком мосту в сногсшибательном марлевом сарафане (Ин-дия), почти свежих босоножках (Болгария), арендован-ных ради такого случая у подруги, и с собственной польской сумкой через плечо, которая при внешней элегантности легко затаривалась дюжиной пива, а сей-час содержала сменные трусики, паспорт и пятьдесят три рубля сорок шесть копеек командировочных де-нег,— стояла и сладостно колебалась между гости-ницей и Красной площадью.
Сеньорите, кажется, требуется гид?
Бархатный голос, высокий рост, прикид от фарцы, в общем, вполне, вполне...
После провинциального общепита ресторан “Огни Москвы” впечатлял: вышколенные официанты, пано-рама вечного города с высоты птичьего полета, меню с диковинными блюдами типа жареного угря. Это сейчас шашлыком из аллигатора в пираньевом соусе никого не удивишь.
К третьему “Брюту” мы были помолвлены. Мой новый спутник жизни (штамп районного загса в соб-ственном паспорте как-то незаметно стерся из памяти) явно принадлежал к дипломатическим кругам: когда мне требовалось в туалет, галантно провожал до дам-ской комнаты и неотлучно ждал у дверей. По воз-вращении отодвигал стул, наполнял преимущественно мой бокал и говорил, говорил, говорил: ложи Боль-шого театра, склады ГУМа, алмазные пломбы крем-левских дантистов, ближние дачи, дальние страны... Где ты, мой малогабаритный город, оклеенный старой шпалерой, с окнами на сараи? Когда-нибудь я приеду туда в карете, запряженной четверкой лошадей, с бартами, гувернантками, левретками, чтобы поплакать на могилке старого смотрителя...
- Ну, солнышко, давай в последний раз в туалет — и на пикник.
Когда я вернулась, за столиком уже диктовала заказ свежая компания. Моего поручика не было. Как и оставленной на стуле польской сумки с трусиками, паспортом и пятьюдесятью тремя рублями сорока шестью командировочными копейками...
Не проявляй никакой внешней инициативы. Дея-тельная любовница — ночной кошмар мужчины. Они же лидеры (истинные или мифические — вопрос второ-степенный) и не выносят, когда из их рук рвут пальму первенства, никогда ни о чем не проси. Могут от-казать, и будет больно. А страдание— питательная среда для любви. Особенно вначале, когда еще не рассеялся розовый туман, когда еще слишком уверена в своей власти. Сопротивление ей заставит упорство-вать, и не заметишь, как из королевы превратишься в нищенку.
Вообще мы обладаем поразительным даром пор-тить себе праздники попытками растянуть их до раз-меров будней, а веселый водевиль — до масштабов древнегреческой трагедии. Синдром старухи из сказ-ки о золотой рыбке. Чтобы не раскачиваться скорб-ным маятником над разбитым корытом — не жад-ничай, бери лишь то, что дают без напряжения, не кидайся босиком по снегу вдогонку за решительной спиной. Ничего не добьешься, кроме простуды и оби-ды.
Идеально — вовсе не доводить до финальной точки. Нет ничего более унылого, чем исчерпанные до дна отношения: ил, грязь, коряги. Пусть лучше будет элегантное многоточие, поставленное тобой, а не со. автором где-то посредине.[/more

 Отправлено: 30.07.08 12:33. Заголовок: КОЛЕЧКО, КОЛЕЧКО, ВЫ..

[more]КОЛЕЧКО, КОЛЕЧКО, ВЫЙДИ НА КРЫЛЕЧКО
Оба пола (мужчины всегда, женщины — с опреде-ленного возраста) не размахивают своим брачным свидетельством. По разным мотивам. Одни скрывают, чтобы не спугнуть. Другие — ради таинственного по-крова, сотканного из намеков, приступов задумчивос-ти, оговорок.
Что вы сказали?
Ах, простите! Ничего особенного, это я так... о своем.
А также в благодарность за внимание, в загадочной уверенности, что факт замужества бесконечно огорчит свежего кавалера. Точно все они до краев переполнены серьезными намерениями и мечтают только о том, чтобы донести их, не расплескав, до неминуемой встре-чи с нами. Как бы не так!
Прикинь сама, сколько тягостных хлопот с не-окольцованными пташками и что за прелесть эти за-мужние дамочки! Есть некоторая страховка от венери-ческих болезней, шантажа беременностью и брачных капканов. Связь не афишируют, на весь досуг не пося-гают. Подруга знает, зачем пришла, и помнит, что пора уходить. Ей тоже некогда — и слава Богу!
Разумеется, эти аргументы не торчат из кушетки ржавыми пружинами. Нет, они застланы толстыми одеялами, а поверх еще брошена медвежья шкура и ты доверчиво растянешься на ней после ван-ны откуда вынесли на руках, закутанную в махровую простынь, с фужером шампанского, из которого уже успела отхлебнуть изрядную порцию.
Голова вальсирует, в крови скачут солнечные зай-чики, по телу пробегает золотистая рябь хорошо! Но тикает на мужественном запястье прямо над серд-цем мина марки “Полет”, а в центре циферблата, как в овальном кладбищенском медальоне, угрюмая фи-зиономия мужа. Как восхитительна была бы жизнь, когда б не этот соглядатай. Честное слово, их и срав-нивать-то смешно: небо и земля, Ален Делон и Саве-лий Крамаров. Вон как лихорадит любовника при первой расстегнутой пуговке! А этот отсопит, отъелозит, одарит комплиментом типа “толстеешь, мать”— и лежишь как оплеванная А вчера во сне так лягнул, что теперь неделю париться по жаре в колготках И храпит со свистом, как чайник. И ванну за собой никогда не ополоснет. И вообще, почему я, такая нежная, должна все это терпеть?
Потому, милая, что как только обручальное кольцо перекочует справа налево — и алены и делоны переме-стятся в обратном направлении. В соответствии с зако-ном сохранения равновесия. В них неожиданно очнется от летаргии целый полк положительных качеств' тру-долюбие, чадолюбие, домовитость, щепетильность и, наконец, совесть, в угрызениях которой ты будешь играть отнюдь не позитивную роль.
Специально для тебя, выудив из чердачных залежей памяти скудные познания в арифметике, я вывела фундаментальную формулу адюльтера:
(1+1)х1=2 (1—1)х 1=0
где единицы в скобках обозначают, соответственно любовника и мужа, а единица за скобкой — общий множитель, жену. Заменим цифры именами сущест-вительными. И получим.
(любовник + муж) х жену = оба (любовник — муж) х жену = дырка от бублика
Дополнительные выводы из формулы Никогда не разводись первой. Наши галантные ка-валеры с удовольствием пропускают даму вперед по болотистой местности. А когда она с успехом про-валивается, облегченно ощущают под ногами твердую почву.
Но как же так! Я из-за тебя разрушила семью
Почему из-за меня? Сама же ныла — надоело, опротивело, еле сдерживаюсь. Ну вот, теперь все в по-рядке.
Ах ты подлец! А если я навещу твою жену?
Пожалуйста, нет проблем. Конечно, навести. Она давно тебя ждет... чтобы посочувствовать.
Не обольщайся и настойчивыми требованиями хо-лостяков. Мужчине свойственно путать частнособст-веннический инстинкт (моя — и больше ничья!) с желанием брачных уз (ее — и больше ничей?!). Но стоит вожделенному предмету переступить с чемода-нами наперевес порог его логова, как тут же и наступа-ет прозрение. Да, он хотел и по-прежнему хочет ее, но в таких же непереваримых количествах! И кто знал, что к телу прилагаются тряпки, кремы, запруды белья в ванной, незавинченные тюбики с зубной пастой, месячные с анальгином и слезливостью, “Сан-та-Барбара” вместо футбольного обозрения?
А еще выстроится в мозгу перед штыковой атакой силлогизм: мужу со мной изменяла? Изменяла. Значит, способна? Способна. Значит, не исключено, что рано или поздно изменит и мне? Не исключено. На фига же мне эти радости?
Много через полгода блудная жена, подрумяненная на медленном огне до хрусткой корочки невроза, по-стучит в дверь по месту прежней прописки. Но вряд ли там ее будет ждать торжественный банкет с телятиной. Скорее незнакомые тапочки в прихожей.
Итак, помни: штамп в паспорте — и приманка, и броня.
МОЛЧИ, СКРЫВАЙСЯ И ТАИ
Последствия раскрытой измены, мужской и женской, разнятся, как фурункул и рак. От первого остается лишь шрамик. Летальный исход семьи не исключен, но если этого захочет виновник. Причем сильно захочет. Или когда законная половина превращает победные торжества в каннибальские пиршества и ежевечерне терзает печень и память преступного супруга.
После нашей измены гибельный процесс почти не-обратим. Причина, на мой взгляд, кроется в глубокой разнице восприятия неверности и отношения к ней.

У нас: — Как он мог?
У них: — Как она смела!
У нас: — Он ее любит!
У них: — Она с ним спит!
Взвинченное воображение обманутой жены рисует не сексуальные сцены, а эротические: вот он знакомым жестом отвел прядку со щеки и нежно провел по ней пальцами; вот они сидят на парковой скамейке, а их губы нестерпимо долго сближаются; вот они плутают по полночному городу, его рука лежит на ее плече, регулируя движение, потому что спутница смотрит не на дорогу, а на него. Признания, сделанные сопернице, ранят больнее, чем факт близости. “Скажи, что она — шлюха, что, кроме физиологии, в вашей связи ничего не было,— и я все прощу и забуду”,— тайная мольба женщины.
Мужчина знает цену клятвам, целованиям рук, том-ным вздохам. Ему в клубах табачного дыма видятся иные картинки: “Докажи, что у тебя с этим хмырем ничего не было”,— его требование.
Выполнит — наши условия помилования проще па-реной репы. Ежедневный психотерапевтический сеанс из нескольких бесхитростных фраз: “Любил и люблю одну тебя. Никто мне больше не нужен, никто с тобой не сравнится, это была нелепая ошибка, в которой я раскаиваюсь”.
Заключительный акт: счастливые совместные рыда-ния, судорожные объятия, посещение кафе-морожено-го, усмешливо извлеченный из недр шифоньера конь-як. Вторая свадьба да и только.
Никогда не устраивай свидания в своем дому. Это пикник в кратере вулкана. Даже когда муж улетел в полярную экспедицию или уплыл с аквалангом в Турцию. На полпути вспомнит, что забыл носовой платок, и непременно вернется, сиганув с парашютом или оседлав акулу.
Вы расстелили скатерть, разложили яства и собира-лись сдвинуть бокалы. Тут-то и загрохочут ключи в заблокированном замке, забьется в истерике звонок, а потный Паоло замечется по квартире, тщетно пыта-ясь'вдеть тряскую ногу в рукав твоего халата.
После знакомства и легкой потасовки они запрутся на кухне, раздавят поллитру, сначала каждый будет курить свои, потом конфискуют у тебя сигареты, пос-леднюю по-братски разделят пополам и, окончательно сроднившись, сочтут общие финансы и канут в ночь. На рассвете один из них вернется Угадай, который и с цветами или без?
Нет уж, лучше тебе с ворохом одежды запереться в совмещенном санузле и, сидя на кафельном крае в колготках на голое тело, по грохоту и вскрикам восстанавливать картину боя, пока его раскаты не переместятся из коридора в лоджию. С улицы доно-сится вой пожарной сирены, дребезжат стекла9 Значит, путь свободен. Ну — с Богом!
Вообще вопрос “где?” — не твоя головная боль. А то вывели породу вечных грудничков и веселых даунов Мчим к ним на моторе под тахикардию счетчика, на коленях две сумки (в одной — салаты в литровых банках, курица по-болгарски и торт “Кудрявый мальчик”, в другой — постельное белье полотенце и дезодорант “Импульс”), в кулаке зажа-ты купюра и выклянченные у приятельницы ключи. Она-то и продаст однажды с потрохами.
Ах, главпочтамт, главпочтамт, окошко “до вос-требования”! Сколько жгучих тайн хранят твои дере-вянные ящички, какой млеющий воздух над твоей очередью! Как безошибочно выхватывает взгляд из пачки стандартных конвертов тот, что через минуту будет разорван за столом с испорченными бланками телеграмм и допотопными чернильницами, первый и последний раз наполненными в июле тринадцато-го года. И сразу рывком, кенгуриным скоком серд-ца к финалу: что там?— “скучаю, люблю” или “прости-прощай”? Вздох облегчения — и уже мед-ленными, мелкими глотками, слог за слогом, слово за словом.
Поплавала в перламутровом тумане, погрезила о райских кущах... и сунула бесценную писульку в кар-ман плаща, в сумочку, за обшлаг. Немедленно вынь! Вынь, кому говорю! Погреби в ближайшей урне или кремируй. Да, жалко, да, хочется бесконечно вынимать заветный листок и выискивать десертные абзацы. А как насчет вечеров художественного чтения в тесном домашнем кругу? Еще не написана та любовная запис-ка, которая не ускользнет из-под надзора, чтобы рас-пластаться, бесстыдно хихикнув, перед тем, кому она менее всего адресована.
Как убоги амурные святцы! Киска, лапка, солнышко птичка, малышка... что там еще? Годам к тридцати сообразительный мужчина раз и навсегда выбирает для интимного общения одно из универсальных имен:
и дешево, и сердито — память не загружается, наклад-ки исключены. Не ахти какой утонченный маневр, но не признать за ним утилитарных достоинств нельзя.
Врага надо побеждать его же оружием. Советую закрепить за всеми сортами и категориями возлюблен-ных общую анонимную форму обращения. Положим, котик, или барсик, или зайчик — мир фауны велик. Не ровен час, перекрестишь спросонья Петю в Васю и не сразу сообразишь, отчего закатались желваки по скулам.
Лучшая подружка — девичья подушка. Эта акси-ома, надеюсь, не требует доказательств? А тебе самой разве не случалось, капитулируя перед нестерпимым зудом, выкладывать мужу или подруге пылающую жаром запрета информацию? Совсем невтерпеж — бе-ри ночную исповедальную плацкарту. Хотя и здесь не стопроцентная страховка. Попутчицей одной моей зна-комой оказалась жена ее любовника. Это выяснилось, когда вынула фотографию, чтобы похвастаться. Боль-шой эффект снимочек произвел. На обеих.
У МЕНЯ С НИМ НИЧЕГО НЕ БЫЛО
Двое крепко поддатых приятелей выясняют отноше-ния:
Зачем ты это сделал? Ну заче-е-ем? Я так ее любил, а ты взял и предал, взял и переспал...
Да не спал я с ней, не спал. Не дала. Только целовать позволила везде
Целовать — и все?
И все. Везде.
Значит, не спал?9
Говорю же тебе — не дала.
Значит, не предал?
Не предал.
Друзья обнялись
Что это — черновики Ионеско или диалог двух психов?
Ни то, ни другое Нормальный мужской разговор Гумберт Гумберт с горечью оценивал восприятие себя Лолитой: “Что я для нее? Два глаза и толстый фал-лос”.— Это образец механической проекции собствен-ных ощущений на чужое пространство с иными гео-метрическими законами Это для него, пока страдание и посеянное им сострадание к ограбленному, залитому спермой детству не проросли любовью, малолетняя падчерица была лишь миниатюрным футляром для “замшевого устьица”.
А вот не литературная, а житейская история. Не-кая дама поделилась со своим мужем пикантной сплет-ней
А кралю-то из десятой квартиры ее идеал бро-сил Пылинки сдувал, белье развешивал, ногти до зем-ли отрастила, такими и сапоги не застегнешь . “Ах, мой Коленька от меня ни на шаг” Ну и где теперь этот Коленька? Ни Коленьки, ни маникюра
А почему?
Дура потому что и язык не короче ногтей. Заболела по-женски, сделали операцию, вырезали все что могли, а она взяла и доложилась мужу
А разве такое скроешь? Сам бы заметил.
Как же, заметил! Я пятый год стерильная, мно-го ты назамечал?
Вскоре они развелись.
Мы и не догадываемся, какое значение имеет для возлюбленных альпинистов в нашем ландшафте тот альпийский лужок с аленьким цветком посреди-не Редкая женщина, когда она не модель порно-журнала, представляет свою распахнутую плоть Природа так хитро спроектировала нас, что с соб-ственной сердцевиной хозяйка знакома лишь на ощупь, если не устраивала ради томного девичьего озорства очную ставку с зеркалом. Не отсюда ли наив сетования- “Ну какая ему, кобелю, разница9 У всех вдоль, а не поперек”
Спорить трудно. И глаза у всех на лице, а не на затылке, и руки растут из плеч, а не из иного какого места Почему-то мы вычеркиваем заповедную зону из конкурсного списка, словно категории прекрасного здесь уже не действуют Еще как действуют. Попытай своего партнера — он подтвердит. Хотя скорее всего увильнет от ответа. Очень уж щекотливая тема, и в конце сообщения лектор вполне может схлопотать по физиономии
Но об индпошиве это я так, к слову Что дано, то и ладно Существенно другое — сосредоточенность их чувства собственника там и нигде больше. Поэтому с простыней у подбородка, с ножом у горла, пришпи-ленная уликами, как бабочка булавками, к прелюбоденному ложу, не сознавайся в окончательном гре-хопадении. Качество алиби и аргументов несуществен-но, главное — убедительность тона. Муж поверит, вот увидишь. Не из-за наивности, а из-за трепетного от-ношения к собственной персоне.
Их родовая терпимость к боли — совершеннейший блеф. Какое жалкое зрелище — мужчина в стомато-логическом кресле! Какое жуткое зрелище — покину-тый муж!
Мы, брошенные, рыдаем ночами, но слезы капают в мыльную пену постирушки, худеем, сохнем, но ва-ренье сварено, огурцы законсервированы; о грудную клетку полирует коготки черная кошка депрессии, но машинально подкрашиваем губы перед зеркалом в прихожей. Они, отвергнутые, выпивают бермудский треугольник, слюнявят блузки залетных подруг, в пе-рерывах между сеансами соития вкладывая их наманикюренные персты в свои сердечные раны, чтобы на рассвете с полным правом оскорбленного навек самца выставить измятую гостью без кофе и поцелуя за порог.
Пусть весь мир обвиняет тебя, размахивая краде-ными письмами и фотографиями, выстраивает у две-рей мавзолейную очередь очевидцев, искушает заду-шевными беседами, натягивая маску сочувствия и по-нимания. Не удостаивай его взглядом — это Вий с поднятыми веками. Помни тверже своей девичьей фамилии: ты чиста и безгрешна.
Да, позволила себе немного лишнего, перекокет-ничала, чуть не утратила контроль над собой и си-туацией. Но пограничную черту не переступила. Не переступила — и все тут! А люди врут. Из-за подлости натуры. Из зависти к нашей любви и счастью. Мы же с тобой так нерушимо, так нескончаемо счастливы! Не правда ли, милый?
НЕ ПЛЮЙ В КОЛОДЕЦ
Влюбленная женщина чертовски хорошеет. Ее видно за версту: глаза лучатся, волосы отливают шелком, на губах мерцает джокондовская улыбка, по венам бро-дит темным густым вином кровь. Мужчины оборачи-ваются вслед, втягивая по-звериному воздух, и ноздри их хищно раздуваются. Наверное, наш организм, по-трясенный чувством, вырабатывает какой-то особый колдовской фермент. Восхитительная реакция.
Но у нее есть одно побочное действие: лошадиную дозу магического облучения получает ни в чем не повинный муж. Который без противогаза и преду-преждения вдруг оказался в эпицентре чар, дышит эфирными парами истомы и желания. Он-то не в курсе, что к волшебному преображению непричастен, что настойчивый и нежный зов обращен не к нему. И с го-товностью откликается. Так некстати!
Нормальная женщина, не искалеченная социумом или патологией, моногамна. Любовник, под чьими пальцами поет ее плоть, всегда один. Не важно, какой срок отпущен ему на царствование, час ли, век ли,— здесь государство с абсолютной монархией. Каждый, кто пытается добавочно вскарабкаться на ложе, вос-принимается, если не сознанием, то естеством, как самозванец и насильник Будь он трижды законный супруг.
Но ему-то этого не объяснишь. Особенно сейчас когда сталкивается на лестничной площадке не с кля-чей в шлепанцах и с бусами прищепок на шее, а с ис-кусно растрепанным, на шпильках, сумочка через пле-чо, руки в карманах распахнутого плаща, неведомым созданием, которое (две ступеньки по инерции ми-мо) — стоп! — Ты куда это собралась? — личная, за-гсом зарезервированная жена:
Кто — я?
Да, да, именно — ты!
Туда...
Куда — туда?
На эти... как их... курсы кройки и шитья! Снача-ла — кройки, потом — шитья. Я же говорила — при клубе имени Мессалины Фаллосской, фасоны прями-ком из Парижа, мастер тоже вроде оттуда, обменяли на тонну навоза, карманы от талии до пяток, декольте от пяток до затылка, ужин в сковородке на плите...
Что за чудеса? Дома заинтригованный муж вы-дернет из розетки забытый утюг, поковыряет вилкой холодные макароны, посмотрит “Вести”, безуспешно поищет в телефонном справочнике загадочный клуб и вдруг ближе к полуночи примет контрастный душ, побреется и распечатает подарочный французский оде-колон. Готово! Ну, теперь держись, усердная бело-швейка!
Какая это божественная стихия бешеный любов-ник, который без раздумий опрокидывает тебя на все плоскости, попавшиеся на пути- лавки, газоны, пляж, шезлонги, балки чердаков, трубы подвалов, ящики, днища лодок, подшивки газет, рельсы Санкт-петербургской железной дороги, крашеные пар-ты выставленные для просушки в тупиковом тре-угольнике школьного двора! Голубиный помет, репьи, мазут, опилки, занозы, песок в волосах — здорово-то как' Песнь торжествующей любви.. Да ты, милочка, просто пьяна?
А в спальне горит ночник. На чистом белье — купаный, в свежих бритвенных порезах муж. Такой родной, такой нежеланный. Уставился с деланным вниманием в книгу, а из-под опущенных ресниц тот самый “угрюмый, тусклый огонь желанья”. Сейчас начнется...
И почему раньше не замечала, что близость давно превратилась в сплошной синяк штампа? Собачий вальс, исполненный двумя пальцами на расстроенном фоно. Тада-там-там-там, тада-там-там-там, тада-там-та, там-та, та-та-там... Как! Еще не все? И не совестно господам медикам врать в популярных брошюрах, что продолжительность обычного полового акта от пяти до десяти минут? Он длится целую вечность!
Тихо, гулко, муторно... До рассвета уйма времени, домочадцы спят, можно спокойно во всем разобрать-ся. Чем, собственно говоря, не угодил тебе муж? Тем, что, в согласии с Богом и законом, желает собствен-ную жену? Это беда поправимая. Погоди немного, и арктические ночи, которыми ты потчуешь его ныне, остудят однажды его пыл. Мужчина способен с неисто-вым упорством добиваться благосклонности снегуроч-ки, но не держать в объятиях глыбу льда.

ТЕМА 4
Вы слышали — Кио уехал на гастроль в Америку?
А кто такой Кио?
Мне с вас смешно! Кио — это Энштеин цирка.
А что такое Энштеин?
Здравствуйте' Энштеин — это автор теории относительности.
А кто такая теория относительности?
Ну, это, например, когда всю ночь занимаешься любовью, она пролетает как секунда, а когда сидишь голым задом на раскаленной сковородке, то секунда тянется как вечность.
И что, с этими двумя мансами он и поехал в Америку?
Интересно, а как действует теория относительности при двойном трюке: сверху — любимая женщина, сни-зу — раскаленный реквизит? Про ощущение време-ни — не знаю. Но в социальном статусе фокусника нет сомнений: он женат. Разумеется, не на ассистентке. И с первым шарком дворницкой метлы о новый день затрусит измятый факир по гулкому городу туда, где в зависимости от настроения другой теории — вероятности — запустят или нет в его похмельную голову адский инструмент со вчерашней яичницей.
А на покинутой сцене задернут занавес, вернее, раздвинут шторы, вымоют пепельницу, спустят в гро-хочущий мусоропровод пустую бутылку из-под коло-ниального ликера, примут душ и сядут с чашечкой кофе в кресло. Рука, словно невзначай перепархивая с места на место, доберется до телефона. Номер — два длинных гудка — сброс — снова номер — и:
Алло!
Милый, ты забыл свой галстук...
Какое, к черту, ателье?— рявкнет трубка.— Вы чем набираете... Ту-ту-ту... С добрым утром, двоюродная жена!
КОТ В МЕШКЕ
Ты — свободна. Он — женат. У вас — роман. Какие проблемы? Живи, радуйся, наслаждайся этим идеаль-ным сочетанием независимости и страсти, не выпра-шивай у любви больше, чем она дает, помаши вслед с благодарностью тому, кого она уводит.
Но ты смотришь куда-то в сторону, а глаза на мокром месте. Что там? Соседка с нефтяным перели-вом на скуле обтирает от пыли реанимационную банку рассола, сосед чинит трехколесный велосипед, молодая чета развешивает белье (он весь такой гордый — с та-зиком, она вся такая сосредоточенная — с прищеп-ками). Думаешь о своем желанном, который тоже где-то играет роль образцово-показательного супруга?
А какая-то непонятная женщина варит ему обед (то-то у него хронический гастрит), стирает и гладит его рубашки (воротнички вечно в разводах, а на брюках двойные стрелки), зачем-то ложится рядом с ним в по-стель (сам признавался, что представляет тебя, чтобы выполнить супружеский долг). Завидуешь? Хочешь вместо нее торчать в почетном карауле на полночной лавочке, ожидая неверные шаги? Он единственный кан-дидат для “простого бабьего счастья”? Хорошо, по-пробуем разобраться.
Любовники, приписанные к чужим портам, делятся на два вида.
Перспективные. То есть те, с кем есть шанс сварить свежую брачную кашу.
2. Неперспектив-ные. Те, с кем на предмет создания новой, но крепкой семьи лучше не связываться.
1. Перспективные: а) продукты ранней женитьбы. Отношения с женой уже превратились в затон со сто-ячей водой, сексуальная энергия бьет ключом, перспек-тива провести необозримое количество дней с удочкой на тихом берегу ввергает в глубокое уныние;
б) консерванты, измученные нарзаном собственной порядочности;
в) хронические женихи. Проценты алиментов до-стигли крайнего предела, к разводу готовы с момента регистрации, кроме которой им нечего предложить очередной подруге. Так и кочуют из загса в суд и об-ратно с электробритвой и транзистором;
г) брачные вампиры. Каждая новая жена моложе первой на общую сумму семейного стажа;
д) подкаблучники. Он и нянька, и прачка, и кухарка. У столбовой дворянки, которая повелевает им с резно-го крыльца. Но зреют гроздья гнева, а домашнее вино из него приготовит та, что глянет на жертву тирании снизу вверх, посадит в красный угол, поднесет с покло-ном стопку под пироги с грибами и мясо по-царски, утром подаст вычищенные доспехи и молвит, прово-жая за порог: — Ступай, милый, правь миром, а я тут по хозяйству похлопочу...
2. Неперспективные. Я расфасовала их по трем кулькам.
а) Самый фундаментальный класс — кобели. Су-ществует несколько пород.
Декоративно-комнатная порода. Специализация — подруги жены. Опрометчиво считают себя в безопас-ности на своей территории, где и совершается вязка. В дневные часы, когда хозяйка на службе. Хозяйки у доберман-пинчеров — натуры волевые и цельные, сотрудницы солидных контор с премиями, льготами, добротной турбазой и железным графиком работы.
В 18.00 он спрыгнул с тебя и с дивана. В 18.10, нагруженный продовольственными сумками и детьми, уже прикладывается к ее щеке у подъезда. Несколько позднее, смыв под душем амурные ароматы, обновив макияж, со свежей “Бурдой” под мышкой появляешься ты. И который раз, машинально трогая свои чуть вздутые губы, поражаешься его выдержке: приветлив, и только. Но самообладание здесь ни при чем. Это выяснится, когда в трусах наизнанку, скуля и повиз-гивая, он поползет на брюхе к хозяйским сапожкам. А она будет стоять мраморным изваянием и лишь слегка посторонится, пропуская тебя к выходу. Штраф-ника вышвырнут следом. Можешь смело подбирать. Кстати, а у тебя есть еще одна близкая подруга?
Крупные экземпляры. Прибиваются на улице ошейнике с оборванным поводком. Мужественны, настойчивы, кольца не прячут. Желания угадывают по глазам, темпераментом сшибают с ног. Но едва утихнет ураган, лизнут ладонь, свисающую с края кровати,— и привет! Нет, конечно, ценой неимоверных усилий можно загипнотизировать и отбуксировать за тридевять земель. Но тогда напряженный контроль не должен ослабевать ни на мгновение. Чуть зазе-ваешься, отвлечешься — и рванет к кому-то в толпе, прижав уши и крутя пропеллером хвоста.
Дворняги. Добродушны и толерантны. Орган рев-ности почти отсутствует. Конфликты на этой почве искренне огорчают и обескураживают: это же прекрас-но, что вы все ко мне хорошо относитесь. Я к вам всем тоже хорошо отношусь. Зачем же так шуметь? Опять разбудите Герцена.
За пределами обонятельно-осязательного радиуса дворняга неактивен. Образ подруги улетучивается вместе с запахом. Это свойство — неиссякаемый ис-точник недоразумений. Вот он не отстает от тебя ни на шаг, донимает неумеренными ласками, истово облизывает с головы до пят. Как усомниться в своей безграничной власти? Наконец после тысячи финаль-ных поцелуев покорный слуга удаляется для реши-тельного объяснения и сбора манаток. Утро сменяется вечером, понедельник — пятницей, эйфория — депрес-сией, телефон молчит как зарезанный, и лишь зало-говая зубная щетка ехидно торчит в стакане. На по-мойку ее, обманщицу!
Когда же на гребне обиды и хандры ты не вы-держишь и позвонишь (о, конечно, чтобы сообщить о разрыве. Зачем же еще?!) — трубка заклокочет, завибрирует от неподдельного восторга. На финише диа-лога капюшон опадет, шипенье превратится в щебет утро стрелецкой казни — в “шепот, робкое дыханье, трели соловья”. Поп, собака, кусок мяса снова живы и здоровы.
При серьезной сваре дворняга предпочитает быть за пределами ринга. Потом в порядке живой очереди залижет раны, полностью согласится с критикой в свой адрес и адрес соперницы, даст требуемое ко-личество взаимоисключающих клятв, а исполнив мис-сию миротворца, с чистой совестью примется за ста-рое.
Кролики. Похотливы и трусоваты. Поклонники партнерш с жилплощадью и обеденных перерывов. Домашний телефон засекречен. К себе приглашают по крайней нужде через двое суток после личной транс-портировки семейства в санаторий усиленного режима (почта и продукты — с вертолета, пассажирский ка-тер — раз в месяц). Но и тогда это не свидание, а II съезд РСДРП: светомаскировка, кактус на подокон-нике, ди-и-и-инь... ди-и-и-инь... дзынь-дзынь-дзынь: — Слесаря вызывали? — Никогда!
Внутри сплошное минное поле. На балкон нель-зя — всюду бинокли, в ванной — эхо, на кухне — смежная вентиляция, в спальне заперт фискал Кеша, тахта, как мачта, гнется и скрипит. Поэтому лучше вот сюда...— Но это же... гм... кладовка?— Ничего, а мы по-скоренькому, а мы по-тихонькому — и ладушки.
Выпроводят тебя ни свет ни заря с убедительной просьбой вызвать лифт этажом выше.
Контрацептивами кролики пользуются даже при оральном контакте. Сентиментальны, прижимисты, своему здоровью относятся с паническим трепетом. Натиск доведет скорее до инфаркта, чем до развода. Но возможны и исключения. Тогда годами караулят, дожидаясь момента, когда жена поскользнется. После чего и удаляются, полные благородного негодования, не забыв отмотать от рулона туалетной бумаги свою законную половину.
Петухи. Неутомимые коллекционеры и деспоты. Занесенная в штат сераля, ты забудешь о невбитых гвоздях и пустой морозилке. Но взамен — никаких капризов и самодеятельности. Сиди у окошка и выши-вай бисером кисет. Петухи бесцеремонны и не обреме-няют себя заботой о дамском комфорте при занятиях любовью. Все годится — сортир, плацкарты, куда рвутся в смертной испарине жертвы привокзальных буфетов; подъезд, полный сквозняков и шорохов; угол приятельской лоджии, с неструганными досками и шаткими пирамидами солений; стол служебного ка-бинета в тарантулах канцпринадлежностей.
Ревнивы, вспыльчивы, хвастливы. Свою старую за-писную книжку сожги, а пепел развей по ветру. Под петушиным крылом отлично себя чувствуют сдобные домоседки. Но ты мечтаешь о признании своей ис-ключительности? Напрасные мечты. Петухам не до бабьей возни. Под их юрисдикцией солнце.
Давай протестируем твой роман на предмет его конструктивности:
знакомство:
1. вечеринка 2. отпуск 3. служба 4. старая невост-ребованная симпатия 5. дорожно-транспортное стол-кновение 6. общий круг знакомых 7. причудливое сте-чение обстоятельств;
постельный контакт:
1. сразу 2. после схематического ухаживания 3. длительная осада;
стаж связи:
1. до месяца 2. около года 3. больше года 4. почти десять лет;
объяснение в любви:
1. до постели 2. после первой ночи 3. значительно позже 4. ни звука;
опыт адюльтера:
1. до вашей встречи— нулевой 2. средний (1—3 связи в год) 3. астрономический;
серьезные увлечения: 1. были и до женитьбы 2. имелись в процессе 3. не было;
режим встреч:
1. от случая к случаю 2. регулярно;
частота:
1. каждый день 2. пару раз в неделю 3. несколько раз в месяц;
алкоголь:
1. присутствует постоянно 2. умеренно 3. по случаю 4. не употребляет;
система связи:
1. звонит он 2. звонишь ты 3. у него есть ключи 4. ты — домоседка 5. вы — сослуживцы;
степень подпольности:
1. полная конспирация 2. его друзья в курсе 3. круг общения ограничен твоими знакомыми 4. информиро-ваны его родители 5. знают все, кроме его жены 6 супруга извещена;
таймер встреч:
1. сорок минут до и сорок после 2. сколько позволя-ет ситуация;
ночевки:
1. редко 2. часто 3. никогда;
была ли попытка эмигрировать из семьи:
1. да 2. нет;
материальное положение:
1. беден 2. средний достаток 3. богат;
дети:
1. один 2. больше одного;
презенты:
1. дешевые пустяки, но систематически 2. предметы роскоши 3. подарки с утилитарным креном типа ку-хонного комбайна или мужских тапочек собственного размера 4. ничего никогда;
контрацептивы:
1. не предохраняется 2. твои проблемы 3. всегда осторожен;
совместный отдых: 1. пикники на обочине недели 2. отпуск, замаскированный под деловую поездку. Не замаскированный. Не было.
А теперь из ответов составь сочинение на тему “История моей любви”. Например: “Мы познакоми-лись на автобусной о ...

 Отправлено: 30.07.08 12:33. Заголовок: КОЛЕЧКО, КОЛЕЧКО, ВЫ..

... становке. Не знаю, как получи-лось, но уже через час мы были в постели у меня дома. Теперь я каждый вечер жду его звонка. Звонит он примерно раз в две недели, и мы встречаемся у меня дома. Никуда не ходим, а только занимаемся лю-бовью. О наших отношениях знают все мои подруги, с его друзьями я не знакома. Обычно он проводит. У меня три-четыре часа. Никогда не остается на ночь. За полгода нашей связи я сделала два аборта. Он говорит, что ему со мной очень хорошо. На день рождения подарил мне переходник для евророзетки...” — и так далее. Если после завершения сочинения тебе самой не станет все ясно, прочти его как посто-роннюю историю кому-нибудь из знакомых и поин-тересуйся их мнением насчет серьезности намерений главного героя.
КРИМИНАЛЬНАЯ РИФМА
Мир срифмован задолго до поэтов: день — ночь, не-бо — земля, жизнь — смерть, мужчина — женщина, любовь — кровь. На совести последней парочки, этих Бони и Клайда, много преступлений. Они наводнили реки, озера и приусадебные пруды мстительными ру-салками, тихие сельские погосты — глумливыми “вил-лисами”, разрушили Трою и закачали на волнах лишь щепки того челнока.
А сколько светлых голов задурманили суицидаль-ные нашептывания злодейского дуэта! Кстати, инте-ресный парадокс: согласно статистике, мужчины зна-чительно опережают женщин по числу завершенных самоубийств, тогда как в покушениях приоритет при-надлежит нам. Почему такая несостыковка? А потому что они сводят счеты с серьезным оппонентом — це-лым миром, который оказался не на высоте, не оценил, не воздал должных почестей. Мы же хватаемся за косу смерти как за соломинку: “...оглянись, вернись. иначе...” Оттого сильный пол предпочитает пулю и петлю, а слабый — воду и яд.

Мир не разжалобить — ив пустой квартире затяги-вается узел. Человека можно напугать — ив ванной заглатывается горсть веронала в надежде, что выши-бут дверь, вызовут неотложку, а он — осознает и рас-кается. Летальный исход там — закономерность, здесь — роковая случайность. Или у несчастной были мотивы, выходящие за рамки формулы “бросишь — пожалеешь”. Эту истину я усвоила, когда сама ан-гажировала койку токсикологического отделения.
фрагмент курсивом
Поначалу в палате нас было четверо, и у каждой под левой грудью обломок отравленной стрелы:
В техникуме — завал, с родителями — ругань, а главное, Васька в кино с лучшей подругой,— клала прозрачную ладонь на обожженное горло Танюша.— Оглянулась я вокруг — сплошной мрак. И уксус на столе.
Магазин закрыли на переучет, вот я пришла на свидание пораньше,— судорожно вздыхала бюстом номер пять Ирка.— А он! На нашей скамейке! В об-нимку! ...И целует ее, целует, целует!
Чуть гараж вместе с ними не спалила,— натяги-вала до подмышек вечно сползавшие с тощих бедер гамаши Серафима Сергеевна,— вроде не калека, не бревно. Неужели ему меня мало было?
От таблеток все плывет, а он — давай переспим, раз я из-за тебя, истерички, дома торчу,— это уже всхлипываю я.— Давай, отвечаю. Наклонился, а на шее засос.
Самой большой ценностью, не сравнимой ни с одним валютным курсом, обладали двухкопеечные моне-ты. Их стреляли у посетителей, у медперсонала, у муж-ской части отделения, сплошь покусанной зеленым змием. А потом опускали их в щель автомата, словно это карман Харона.
Но плыл мрачный перевозчик не к арктическому берегу теней, а обратно, на тленную и прекрасную землю. Телефонные переговоры подробно обсужда-лись и коллективно оттачивались фразы, призванные сразить абонента при следующем звонке наповал.
Когда же отделение запиралось на ночь, наступала пора исповедей. Каждое слово падало крупной солью в воронку собственной раны. Вскоре атмосфера сгуща-лась, головы никли, в воздухе пахло грозой, и наконец первая крупная капля падала на чье-то одеяло. А еще через полчаса эхо дружного четырехголосья выкатыва-лось в коридор.
И тогда раздавалось шарканье тапочек санитарки. Она садилась в изножье кровати, пригорюнивалась и начинала с традиционного запева:
Эх, девки, девки, и что ж над собой творите! Молодые, здоровые, посовестились бы. Вон бабулю привезли — крысиного яду натрескалась. Так там дети измывались, пенсия двадцать четыре рубля — и то грех великий. А тут из-за х... поганых! Ладно, ладно, загомонили... Видела я вашего брата, перевидела. Ле-жала тут одна...
И мы затихали, жадно впитывая историю неизвест-ной нам несчастной любви. И засыпали, убаюканные ее благополучным концом. А во сне поскрипывали на железных цепях четыре хрустальных гроба, и возле каждого клонил колени безутешный витязь, моля о воскрешении и прощении. Воскресали, прощали, под-хватывались на руки, прижимались к могучей груди, я несли нас через реки и горы, через моря и долины, чтобы разомкнуть объятия и бережно опустить только на цветущий луг за райскими вратами...
Но однажды в рассветных сумерках на пустую кой-ку сгрузили с каталки новенькую. Ее намерения рас-квитаться с жизнью не походили на шутку: по донесе-нию разведки в лице той же Арины Родионовны — сто таблеток люминала плюс вены на руках и горле.
Допек же какой-то подлец,— сочувственно шу-шукалась палата, но расспрашивать, несмотря на жгу-чий интерес, не решалась.
А она лежала, восковая, не открывая глаз, не шеве-лясь, сутки, другие, третьи. И как-то сами собой пре-кратились ночные концерты. Было неловко, точно го-ревать о сгоревшем пироге при погорельце. Ситуация не изменилась и после того как убрали капельницу и перестали намокать бинты.
Но накануне своей выписки, прикурив в больнич-ном сортире от ее “Беломора”, я не выдержала и вы-дохнула вместе с дымом вопрос “из-за чего?”. Она мастерским щелчком выбила из патрона в унитаз за-шипевший табак, сдернула слив, а когда стихло урча-ние воды, сказала:
А надоело... так. Без любви.
Но о суициде просто пришлось к слову. Тематичес-ки нам ближе сектор муже- и женоубийств.
Клитемнестра, Гертруда, леди Макбет, Мария Стюарт, Катерина Измайлова — какая мрачная и ве-ликолепная галерея! Где-то там, в параллельном из-мерении, мчит на победной колеснице, прицыкнув на стенающую Кассандру, бронзовый эллин; дрем-лет в саду под мирный стрекот кузнечиков благород-ный датчанин; мерзнет в шотландском замке хилый мальчик; прикидывает грядущие барыши мценский ку-пец.
Но отточен короткий меч, выварен яд из белла-донны, просушен порох, удавом заполз под стеганое одеяло широкий кушак. Не корысти ради, а по им-ператорскому велению страсти. Чтобы гордо и закон-но ввести предмет любви в супружескую опочиваль-ню, сложить к его ногам все совместно нажитое в браке с покойником имущество и самой покорно примоститься там же: — Бери, изумруд яхонтовый, владей! А у изумруда яхонтового мурашки по коже с кулак, но ослушаться остерегается: берет и владеет. А она счастлива, как дитя, и ничего ей более не на-добно.
Ну-ка припомни хоть одну литературно-историчес-кую личность женоубийцы, сходную с этими и по масштабу, и по мотиву преступления. Иван Грозный? Да, конечно, хлопал своих цариц, как надоевших мух. Но любовь здесь ни при чем. Не мешала постылая супруга средневековому русскому царю тешиться с но-вой зазнобой: косу остригут, клобук натянут — и ка-тись, милая, в дальний монастырь в почетное заточе-ние. Просто нрав у Ивана Васильевича был зело крут. В гневе себя не помнили...
В общем, нетипично для мужей нарушать заповедь “не убий” ради “не прелюбодействуй”. Не то чтобы никто не спроваживал своих благоверных в царствие небесное до срока. Еще как спроваживали! Но рифмы у пролитой крови были пожиже: деньги, карьера, сво-бода ужинать и завтракать вне дома, ревность, ко-торая есть лишь модификация частнособственничес-кого инстинкта.[/more

 Отправлено: 30.07.08 12:35. Заголовок: Фрагмент курсивом Пи..

[more]Фрагмент курсивом
Питерское метро — самое глубокое в мире. За время подъема и спуска можно зачать и выносить ребенка, продекламировать с выражением “Медного всадника”, снять эпизод в духе Тарковского.
Было шесть часов утра. Черная бесконечная лента едва тащила наверх меня, единственную по обе сторо-ны эскалатора пассажирку. Под мышкой я держала красного пластмассового коня, купленного в столич-ном Доме игрушки по просьбе питерской подруги для ее трехлетнего племянника. Я чувствовала себя совер-шенно разбитой. Причиной тому был Кубрик с его “Сиянием”, первым фильмом ужасов, увиденным мной как раз накануне отъезда. Индустрия кошма-ров — не для впечатлительных натур вроде моей. Я да-же детективы никогда не оставляю на ночь раскры-тыми из суеверного страха, что незапертые персонажи могут взять и материализоваться.
На внутреннем экране зрачков со вчерашнего ве-чера крутился один и тот же кадр: пальцы Джека Николса погружаются в трупные пятна на спине у ста-рухи, в которую трансформировалась красотка из ванны.
Почему эта лошадь красная? вдруг раздался глухой голос сзади.— Красных лошадей не бывает.
Ступенькой ниже вплотную ко мне стоял невесть откуда взявшийся мужчина в длинном прорезиненном дождевике с капюшоном, словно взятом напрокат из костюмерной “Мертвой зоны”.
Других не было,— ответила я с ледяной веж-ливостью.
Но я не хочу покупать красную лошадь. Пуст! сначала выкрасят в нормальный цвет. Спор был неуместен.
Конечно, конечно, куда спешить,— согласилась я, с тоской отмечая слишком далекий свет в конце тоннеля.
Мой собеседник обнажил длинные желтые конские зубы. Наверное, это означало улыбку. Но его глаза hi смаргивали и не улыбались. Стало зябко.
Девушка, скажите, только честно,— я похож на убийцу?
Вот вам и Кубрик. В живом эфире, так сказать Дубль первый, и последний,— маньяк берет интервью у жертвы.
Молчите... Значит, похож.
Еще как! — и руки засунуты в карманы плаща. Скажу “нет” — выхватит нож и захохочет: “A boi и не угадала”. Вариант с “да” ничуть не лучше тот же нож, тот же хохот и удар “правильно!”. Но с “нет” все-таки есть шанс.
Что вы, конечно же, нет. Ничуть не похожи Совсем даже наоборот.
“Совсем даже наоборот” — это кто? Милиционер что ли? Боже! Какую чушь я несу. Зарежет, наверняка зарежет.
Спасибо, спасибо, спасибо. Душу облегчили Век не забуду. Молиться стану.
Вот и отлично, вот и славненько. Вместе помолимся.
Да. Товарищ — когда пожелает, а я — как толь-ко доберусь до поверхности. Что он там еще бор-мочет?
Не хотел я ее убивать, не хотел! Сама виновата. Предупреждал: не делай этого, Катерина, не делай. На коленях просил — не делай этого. Сделала. Зачем сделала?
Очнулась я на лестничной площадке с пальцем, намертво приклеенным к звонку, и с апокалиптическим зверем под мышкой. Заспанная подруга открыла дверь, и я приветствовала ее фразой из анекдота:
А пошла ты на фиг со своим конем!
Женщина разбиралась с хозяином, чье доброе здра-вие мешало ее слиянию с возлюбленным: в одни та-почки две пары ног не всунешь. Мужчина же не портил без нужды личную вещь: выходные туфли шлепкам не помеха.
Сексуальная революция умерила прыть крими-нальной пары. Но есть у меня не проверенная гипо-теза: в среде отечественной буржуазии кривая разво-дов резко поползет вниз, а катастроф с женами — вверх.
Наша юная коммерция — семейная, доморощенная (речь не о мимикрии партаппаратчиков и выходе из подполий корейко, а о целом социальном слое). Суп-руга нередко вдохновительница и активная участница мужниных начинаний. Она секретарь, бухгалтер, ад-министратор. После жалких грошей, которые опускал в копилку семейного бюджета затюканный итээровец, толстые пачки купюр, носимые до первого свидания с рэкетом в нагрудном кармане тонкой рубашки,— его реванш, доказательство своей, подвергаемой много-летним сомнениям значимости. И прежде всего в гла-зах законной половины.
Но у монеты, кроме решки, есть орел. А эта антич-ная птица — большая охотница до мужской печени. Так и караулит, зараза, когда золотое кольцо превра-тится в железную цепь, чтобы беспрепятственно погру-зить свой отточенный клюв в распухшую от “Абсолю-та” внутренность. И однажды ее час пробьет. Потому что мужчина с деньгами гораздо привлекательнее, чем мужчина без денег, и тот, по ком вчера девичий взор скользил без задержки, сегодня вполне конвертируем. Велики соблазны — слаб человек.
Большевистская империя была яростным борцом за крепость семейного очага. Теперь гуляй — не хочу: не лишат, не понизят, не исключат. Но российский коммерсант крепко призадумается над калькулятором, прежде чем запросить вольную. Это жены иноземных финансистов семь раз отмерят, прежде чем учинить скандал, натравить на мужа налоговую инспекцию или следователя из шестого отдела. Их интересы, равно как интересы противоположной стороны, охраняет брачный контракт и гражданский кодекс, в котором есть дорогой, а главное, действующий пункт о матери-альной компенсации за моральный ущерб. Но чтобы сумма была достаточной для заживления сердечной раны, фирма мужа должна процветать.
Наш суд поднаторел лишь на дележе кастрюль и хрущевок. А о брачных контрактах имеет самое смутное представление. Поэтому покинутая жена по-лучит лишь то, что вырвет сама в смертельной схватке.
Но как бы ни была велика контрибуция, победные торжества отравит мысль: не гол сокол, ох, не гол! Где ты золотое времечко, когда такие пернатые бесстыд-ники вылупливались на волю с фанерным чемоданом, внутри которого громыхала лишь пара носков? А те-перь фирма (его фирма!) работает, приносит прибыль, а от прибыли алименты не отчисляют.
Будет катить его мере по городу, будет носить его шлюха серые гетры и жрать шоколад “Миньон”, ку-таться в песцы и посверкивать брюликами, тогда как ты успела раскрутить лишь на ондатру,— и взыграет ретивое: эх, гори все синим пламенем!
Да, совместный бизнес цементирует семью, а це-мент — любимый строительный материал мафиози.
Но это не означает, конечно, что всякий бизнесмен, накрененный влево, примется катать супругу в ды-рявой лодке по каналам городской канализации или замуровывать ее в качестве привета потомкам в фун-дамент сиротского приюта, заложенный на его по-жертвования. Просто не строй слишком серьезных планов, когда твой друг— окольцованный коробей-ник. И не огорчайся: не все мужья — коммерсанты, и не все коммерсанты — мужья.
МЭНЫ И МАНИ
Там поддержат под локоть даже на ступеньках гильо-тины. Там бульвары в обрамлении будуаров (или наоборот, в зависимости от местоположения тела). На бульварах каштаны, шарманки и кафешантаны. Внут-ри сидят шатены с синими глазами и угощают шампанским гризеток с бархотками на шеях. Гризетки пьют и закусывают устрицами, грациозно сплевывая косточки жемчужин. В общем, увидеть Париж — и умереть. Многим это удавалось. Ах, Париж, моя парфюмерная греза, сладкий яд в фиалковом флаконе сумерек! Вот я скучаю за абсентом в “Ротонде”, вот болею за дуэлянтов у монастыря кармелиток (наши — в плащах с крестами), вот мечтаю на рассветной набе-режной, наблюдая, как уносит течение резиновые гон-долы с демографически департированными граждана-ми и, наконец, караулю у Нельской башни — не скинут ли в Сену из оконной прорези прекрасного школяра с кинжалом в груди? Скинули.
Плеснула волна, мелькнула свеча, за ней загробный анфас горбуньи.
Не умирай, милый друг!
Спасенный сорок суток бредит и пышет жаром. Но заштопанное аккуратно, как учила мама, сердце бьется все уверен-ней. Очнулся. И снова потерял сознание. На этот раз от восхищения.— Бонжур, мон амур! Разумеется, кор-зины роз и бархатный футляр с фамильным кольцом, обсыпанным бриллиантами. Разумеется, реанимиро-ванный школяр — титулованный наследник виноград-ных угодий (десятки лье стеклянных сот) и роскошных апартаментов с видом на Эйфелеву башню. Разуме-ется, все это сложено к моим обцелованным ногам. Вот такие примерно планы.
В их свете из отечественных, правда, вод и был выловлен парижанин. В первую же ночь он гарантировал мне кругосветный круиз в джакузи, залитой “Дон Периньоном”. Вместо этого после месяца снулого сек-са оделил черными колготками с алым мазком лака вокруг оползня и парочкой жизнерадостных трихомонад. Спасая свою надтреснутую мечту, я отшила кар-тавого шевалье и убедила себя, что это был всего-навсего переодетый соотечественник. Потому что долж-ны должны быть на свете страны, где женщин кутают в меха, катают круглосуточно на такси, кормят фрукта-ми и креветками. Ну фиг с ними, с креветками,— хотя бы заявляются в гости с традиционной коробкой конфет, а не с пивом, которое сами же и выпивают.
Акт бесконечно сладостный для нас и мучительный (как, впрочем, любая ситуация принятия решения) — поиск подарка. Мы смакуем этот восхитительный про-цесс, этот феерический фантазийный фестиваль корот-кометражных лент на тему “сюрприз и реакция на него”. Мы выстраиваем мысленные мизансцены, оп-летаем их орнаментом деталей с кропотливостью вос-точных вышивальщиц ковров. Мы отлавливаем ого-ворки, сигнальные огни его заоблачной мечты, что-бы: — Дорогая, Боже мой, как ты догадалась, что мне всю жизнь хотелось именно этого?
Они же впадают в непролазную панику, мечутся из секции в секцию. И в итоге покупают в ближнем от дома киоске корейский маникюрный набор, годный разве что для пыток. За всю мою насыщенную жизнь лишь один-единственный раз мужчина преподнес мне подарок, при воспоминании о котором у меня до сих пор сжимается сердце.
фрагмент курсивом
Страна галлюцинировала. Воздух свободы отдавал угарным газом. У Пампушки на Твербуле самозабвен-но откручивал друг другу пуговицы демос:

Горбачев — голова. Ему палец в рот не клади. И Рейган — голова. Ему тоже не клади.
Что за странное сексуальное извращение — со-вать пальцы в рот политическим лидерам?
И что? По-вашему, Мандельштам погубил рус-скую культуру? Или Шагал таки погубил русскую культуру?
Тага-анка, зачем сгубила ты меня...
Поэты, цепенея от собственной дерзости, тормо-шили мертвых тиранов. Шампанское стоило шесть с полтиной, кооперативные туалеты посещали экскурсионно, как Лувр,— там пел Джо Дасен и пахло новой жизнью.
А здесь, на дальнем конце переделкинского клад-бища, царили осень, вечность и Эммануил Ефимович. Он напоминал солярисного младенца. Наверное, из космоса так оно и выглядело: голубоватый шар, в ок-таве от центра скамейка, а на левом ее краю нелепая фигура с большой голой головой, справкой из псих-диспансера и совком в ведре. Медицинское заключе-ние — шизофрения. Народный диагноз — блаженный.
Блаженный — от слова “благо”, которое, согласно Далю, имеет два значения “добро, польза” и “неуступ-чивость, своенравие”. На Руси блаженных узнавали по рубищу на теле и пророчествам на устах. Ясновиде-ние — как содержание, и асоциальность — как форма. Пролетарская диктатура соскребла старорежимных юродивых с папертей и куда-то дела.
Но в коммунальных ячейках пускали слюни но-ворожденные, уготованные принять эстафету. Не ла-дили с физкультурой и шнурками, энциклопедически болели коклюшем, корью, свинкой. А судьба уже шаркала из коридорной тьмы, посверкивая не конфис-кованной брошью:
Вот, деточка, почитайте...
Что это?
Это, деточка, стихи. Настоящие.
Шаровая молния пробивала крышу, и в черной дыре дышала вселенная: звезды, метеориты, таин-ственный свет и все такое прочее. Смысл бытия прори-совывался со скрижальной четкостью: расширить лун-ки чердачной обсерватории до размеров неба над оте-чеством. В эфире божественной миссии бесследно таяли мелкие земные проблемы типа экономии элек-троэнергии в общественной уборной, сезонной обуви и статьи о тунеядстве. Но у соседей, правоохранитель-ных органов и государства были свои собственные соображения насчет правильного использования элек-троэнергии, трудовых ресурсов и воздушных про-странств. Не альтернативные, а прямо-таки абсолютно' противоположные.
Несовпадение расстраивало и удивляло:
О чем вы? Куда вы? Вот же она, истина, boт же она, красота! Я знаю, я видел, пойдемте со мной. Я и вам покажу.
Нет уж, гражданин, это вы— пройдемте, это вам покажут.
Смотрины заканчивались пенсией по инвалидно-сти в размере тридцати шести рублей. Да нет, никто никого специально не калечил. Как-то так, само собой...
К моменту нашего знакомства (6 октября 198( года) Эммануил Ефимович уже имел означенную пен сию и четвертьвековой стаж служения мертвому Мастеру. Обычно он приезжал на кладбище после полудня. Распределял по банкам и фамильным могилам свежие цветы, возложенные бесконечными паломниками:
эти — Борису Леонидовичу, эти — Евгении, первой жене, эти — Зинаиде, второй жене, эти — сыну. Схема раздачи была подвижной и непредсказуемой. Неизмен-ным оставался лишь первый букет. Пышность и сорт-ность остальных варьировались и, видимо, зависели от сложных внутренних поворотов симпатий и отноше-ний Эммануила Ефимовича с домочадцами поэта.
Убирал с дорожки листву. Потом садился и ждал. Зрителей и поклонников в свой камерный театр имени Пастернака. Они появлялись: фаянсовые интуристы, бледные юноши, парниковые барышни, сиплые поэтес-сы, уездные диссиденты, коллекционеры знаменитых захоронений (“...а кроме Пастернака поблизости кто-нибудь интересный закопан?”), мятая совковая интел-лигенция.
Замирали в вежливой скорби напротив арабского профиля. Потом кто-то не выдерживал напора соб-ственной эрудиции и многозначительно изрекал:
Гул затих. Я вышел на подмостки.
Заминка, пауза и громкий суфлерский шепот за спиной:
Прислонясь к дверному косяку, Я ловлю в далеком отголоске, Что случится на моем веку.
Взвивался занавес. Начиналось действо. Манера чтения Эммануила Ефимовича наверняка восхитила бы античных театралов — от фальцета к басу, от форте к пианиссимо, с замираниями и внезапными бросками. Галактики сжимались до точки и тут же взрывались. Но неподготовленный посетитель, настро-енный на мирный, меланхолический лад, вздрагивал от ударной волны подозрения: уж не псих ли? Вокруг кресты. Под крестами — покойники. В случае чего защитить некому.
Но вот заключительное крещендо, качнув кроны, пропадало в вышине, а Эммануил Ефимович замирал в финальной позе: корпус вперед, локти на коленях, глаза прикрыты ладонями. Антракт.
Если напуганные зрители не сбегали, начиналась долгая беседа. Иногда, расщедрившись, Эммануил Ефимович награждал терпеливого слушателя одной из своих многочисленных кладбищенских новелл:
...В тот день никого не было, я убрал могилу и уже собирался уезжать, когда услышал пение. От церкви к погосту двигалась необычная процессия. То есть процессия была нормальная — похоронная, а вот люди в ней... явно не здешние, не переделкинские, с лицами словно со старинных портретов.— “Кого везете?”— спрашиваю.— “Тарковского...” Его голова на подушке была чуть повернута набок, точно у спяще-го, и речи звучали без экзальтации, надрыва и фальши. Слушаю, запоминаю. Вдруг кто-то сжал мой локоть. Обернулся. Высокий и весь в белом — кто? Правиль-но — Евгений Александрович. Наклонился и гулким шепотом: — “Это я все устроил!”
Что,— пугаюсь я,— смерть Арсения Александ-ровича?
Оказалось, место на кладбище... Однажды мне удалось заманить Эммануила Ефимовича в свою дворницкую на Кропоткинской. С дву-мя утилитарными целями: накормить и записать кас-сету его устного творчества. Обе задачи были выпол-нены. Кассету потом кто-то заиграл. Жаль.
Месяц спустя я появилась на переделкинском клад-бище. Эммануил Ефимович был на посту. Увидев ме-ня, он просиял, смутился, полез в карман утильного пальто. Выудил оттуда, вероятно, платок, сухой сте-бель, допотопный ключ, напоминавший о тайных дверцах, замковых лабиринтах, кованых сундуках, и матовый аптечный пузырек. Опять просиял, сму-тился и протянул пузырек мне:
По моим наблюдениям, у вас отсутствует дома телефонный аппарат. Вот...
Флакон был доверху наполнен двухкопеечными мо-нетами.
Через три года 6 октября (мистическая рифмовка дат) Эммануил Ефимович умер. Судьба наградила нищего безумца: он умер, как великий актер,— на своей сцене, великолепным осенним днем, во время чтения стихов, от разрыва сердца.
Тот аптечный пузырек с двухкопеечными монета-ми остался навсегда самым драгоценным из да-ров, поднесенных мне на этой не слишком щедрой земле.
Но вернемся к обыденности. Обучать наших кава-леров искусству устроительства праздников — заня-тие, обреченное на провал. Попытки лишь будут мно-жить досаду и обиды. Оптимальное, на что можно рассчитывать, это сухое спонсорство. Но и для формирования его в качестве черты характера требуются серьезнейшие усилия. Тяга к межполовой халяве у на-ших мэнов на ментальном уровне. До рыночной эко-номики это как-то растушевывалось и скрадывалось скудностью социального контекста: ну что с него взять? Похмеляется на свои и ладно. Нынче что взять есть. Но попробуй отними. Не приучены: они давать, мы — брать. Он на меня тратится! Неловко как-то.— Ой, что ты, милый, не надо, я сама.— Сама так сама,— охотно соглашается милый, молниеносно пряча бумажник. В другой раз он вообще не торопится его достать, терпеливо наблюдая, как ты судорожно роешься в сумочке. А в третий небрежно занимает у тебя на мотор, сигареты, финансовую операцию с авантюрным душком, на которую свои или чужие средства тратить слишком рискованно. Извини, все было так классно задумано, но меня кинули.— И смотрит преданным собачьим взглядом. Хотя на самом деле кинули вовсе не его, а тебя.
Такое надо выжигать каленым железом. Однажды мою подругу жених пригласил в дорогой кабак. То ли в качестве свадебного подарка, то ли авансом вместо медового месяца. Заказал заранее столик, надел гал-стук — все как положено. Пришли. Сели. Он открыл меню, начал читать. По-арабски справа налево. Ув-лекся так, что про все позабыл. Шевелит губами, при-щуривается, что-то прикидывает, только что не выта-щил калькулятор. Официант переминается за плечом, приготовил блокнотик — ждет. Тогда барышня нена-вязчиво так потянула папку на себя.
Давай,— говорит,— родной, я тебе помогу. И начала диктовать заказ. Сверху вниз, без пропусков, как стихотворение. Официант стенографирует. Жених ослабил галстук (видимо, упрел и давит на ее ногу под столом как на тормоз). Никакой реакции. Дошла до даты и директорской визы, улыбнулась официанту — приступайте! когда остались одни, ка-валер зашипел:
Ты что — рехнулась?
Но она успокоила его, объяснив, что получила крупную сумму и за последствия пира он может не беспокоиться. Поверил, повеселел — они долго встре-чались, и он отлично знал, что она легко тратит свои деньги, любит шикануть и сделать дорогой подарок. Ел с аппетитом, за троих. Перед десертом она уда-лилась припудрить носик. С тех пор они не встре-чались.
Еще один замеченный мною характерный пара-докс: начало интимных отношений воспринимается многими как сигнал к прекращению любых трат на подругу. “Не заставляй меня думать, что спишь со мной из-за денег”,— заявляет бой-френд, переселив-шись в твою съемную квартиру с неколебимой уве-ренностью, что холодильник по ночам заполняет про-дуктами хозяйственный домовой. Лишить его этой детской уверенности невозможно. А надо бы. Для чего:
прекрати немедленно финансировать любые хозяй-ственные расходы. Обедай и завтракай вне дома. Ужин отдай врагу. Если это не даст нужного эффекта — расстанься. Это все равно случится, но позднее и в бо-лее обидной для тебя форме. Мужчина никогда не будет ни ценить, ни хотеть женщину, которая ему ничего не стоит. Разница в том, что мы — одариваем, они — вкладывают. То, во что ничего не вложено, не жалко терять;
на рандеву никогда не имей при себе наличности, превышающей стоимость сабвейного жетона. Как раз-влекаться всухую — его, а не твоя проблема;
не руководствуйся соображениями экономии, когда в припадке щедрости он предлагает выбрать себе по-дарок;
не позволяй жаловаться на финансовые затрудне-ния;
не давай в долг.

ЛИЛИТ И ЕВА
Что предание нам говорит? Прежде Евы была Лилит. Не женой была, не женой, Стороной прошла, стороной.
Угадай, какое твое главное преимущество перед лю-бой женой, какими бы достоинствами она ни облада-ла? Внешность? Но любовь, как известно, зла. Напро-тив меня живет чудная пара: он— само мужество, она — само очарование. А регулярно навещает этот Сталлоне настоящую театральную тумбу (метр, метр, метр — где талию будем делать?). Возраст? Опять пальцем в небо — и от юных жен бегают к старым, потрепанным клячам. Сексуальная раскованность? Но, во-первых, весь его обширный сексуальный опыт нако-плен в браке, значит, и там кое-что умеют. А если не в браке, то где они теперь, эти наставницы? Во-вторых, в монашках и весталках есть своя изюминка. Твои печенья, соленья, цыплята табака? Все одно для муж-чины эталон кулинарного искусства — кухня его ма-тушки, даже если в ее меню в зависимости от сезона меняются два блюда — яичница с помидорами и яич-ница без помидоров.
Еще не догадалась, какой твой главный козырь, которого нет и не может быть на руках у жены? Правильно, это то, что ты не жена. Можешь позволить себе мелкие и крупные вольности, коих она из-за сво-его высокого сана лишена, которые, если их правильно смешивать и дозировать, превращаются в отменное приворотное зелье.
Половая любовь потому и половая, что ее земная ось — эрос. Удали его — и останется друг и соратник Н. К. Крупская. Средство, обеспечивающее относи-тельную сохранность стержня,— расстояние, которого между супругами нет. Не физическое, конкретное, а за-зор неокончательной принадлежности. Притяжение предполагает наличие свободного пространства между предметами. Нет пространства — нет притяжения. Здесь скрывается неразрешимое противоречие плот-ской любви: она стремится к слиянию, а достигнув его, пропадает, как пропадает течение двух рек, соединен-ных в озере.
Очень точно сформулировано это у Раджнеша:
“Любовь — средство получить секс. Вот почему вы не можете любить вашу собственную жену или мужа — это очень трудно. Нужда исчезла. Любовь — это уха-живание, прелюдия, чтобы склонить другого к сексу. Жене или мужу не нужно никакого склонения — они получены в дар. Муж может требовать, жена может требовать, нет никакой нужды склонять. И поэтому любовь исчезает. Они могут только претендовать. и такая претензия становится тяжелой вещью для каж-дого. Претендующая любовь! Тогда вы чувствуете, что ваша жизнь бессмысленна. Вот почему, когда люди вступают во внебрачные связи, это дает им немного энергии и немного чувства любви, т. к. за новым чело-веком вы должны снова ухаживать, вы не можете взять его в дар — вы должны его склонить”.
Вот и пусть склоняет до самого тына, но чувствует:
стоит слегка расслабить руку, ствол хлоп! — и опять распрямится. Заново надо карабкаться, повисать, ле-теть вниз, рискуя свернуть шею. Достигается это ощу-щение у партнера просто — внутренним осознанием своей независимости как отрадного факта. Тогда и внешние признаки возникнут сами собой.
Хотя не стоит пренебрегать и режиссурой: когда отмени свидание, желательно в последний момент,— самый лакомый кусок тот, что пронесли мимо рта;
когда пропади на уик-энд без предупреждения, не забо-тясь по возвращении о железном алиби. Не жена, чтобы оправдываться и запускать вперед парламен-терш со скошенными от вранья глазами.
Ты вправе читать при нем письмо, не информируя о корреспонденте, подъезжать к месту свидания на частнике, не объясняя, почему расплачиваешься только улыбкой. Ты можешь навсегда исключить из графика встреч определенный день недели с туманной аргумен-тацией “так получается”.
А туалеты напрокат! А их феерическая смена! Гар-дероб, который тебе явно не по карману! Это жены прячут дорогую обновку, купленную на загадочные средства, в ожидании хорошего расположения духа хозяина. А тут не его забота, откуда что берется и куда девается. Только не эпатируй открыто, соблюдай меру и ритм, который есть великое организующее начало всякой мелодии, в том числе и мелодии любви.
Но все ухищрения будут напрасны, если они лишь плод ума и бессонницы, а не органичные движения натуры. Это кошка выпускает когти и дыбит шерсть в наивной надежде, что ее примут за тигрицу. А насто-ящая тигрица может мурлыкать и ластиться, не скры-вая свою принадлежность к кошачьему роду. Ей дос-таточно зевнуть, чтобы напомнить, кто есть кто. Но эти царственные зевки нам удаются редко. Оставаться внутренне свободной и любить — это уравнение из высшей математики.
Замужней любовнице проще. Она объективно не принадлежит целиком своему тайному партнеру. Ей не надо изображать из себя вольнолюбивую Радду и обносить колючей проволокой некую зону своего существования. Все уже есть. Довольно, собственно говоря, того, что она ложится каждую ночь в по-стель с другим, и нетрудно догадаться, чем они там занимаются. А что любовник возразит, когда сам спит не с одной открытой форточкой. Тут-то и раз-горается охотничий азарт, накапливается решимость для заячьего прыжка, вспарываются перины в поис-ках спрятанного паспорта, обручальное кольцо соска-льзывает с безымянного пальца и, прощально свер-кнув, пропадает навеки за решеткой канализационно-го люка.
Но не думай, что стоит обзавестись кем-то еще — через короткий срок затрепещут ленточки на капоте боачного кортежа. Допустим только законный сопер-ник.
А еще — балуй себя. По собственному опыту знаю,
что у одинокой женщины всегда найдутся деньги на маленькие, но частые удовольствия. Одно из них, со-вершенно бесплатное,— без оглядки отдаваться свое-му настроению. Чем лучше к себе будешь относиться ты тем больше оснований у мужчины окружить тебя вниманием. Эта публика сразу чует, каким уровнем ухаживаний можно ограничиться. Когда в твоем баре “Вдова Клико”, они не выставят на стол дешевый портвейн. Когда твои простыни пахнут лавандой, ты почти застрахована от фуфайки в гараже. Празднуй себя, радуйся себе, холь, нежь, лелей!

КТО МОЖЕТ
СРАВНИТЬСЯ С МАТИЛЬДОЙ МОЕЙ...
Что ты знаешь о своей законной сопернице? Возраст. масть, имя. Или твой приятель не скупится на подроб-ные доносы и широко информирует о завалах посуды в мойке, белья в тазе, где вот-вот зажелтеют кувшин-ки, о пепельнице, которую суют под кран после каждой сигареты, о растяжках на животе, рыбьем темперамен-те, закатанной до подбородка ночной рубашке, нетлен-ном оплоте целомудрия? Тогда мне не с чем тебя поздравить.
Лично я без колебания вычеркиваю из списка пре-тендентов того, кто с готовностью перетряхивает гряз-ные простыни своей женщины. А вдруг и я чем не угожу? Зачем мне фельетонист в постели! Отношение к спутнице жизни — это не частность, это экзамен на аттестат этической зрелости. Да и вряд ли она образец клинической фурии, иначе бы к моменту ва-шей благословенной встречи твой кавалер был бы либо философом, либо импотентом, то есть объектом, непригодным для интенсивной сексуальной эксплуата-ции. Лишь однажды проклятия в адрес жены я приняла с сочувствием.
фрагмент курсивом
Это было в канун архивного Нового года. Я и мой спутник той бесприютной зимы пировали шампанским “Помпадур” из украденной в попутном баре тары на последнем подоконнике хрущевской пятиэтажки. Шастанье жильцов не беспокоило — в столице пробило полночь, за окнами лютовал январь.
Но вдруг дверная расщелина одной из квартир после короткой внутренней потасовки выплюнула на-ружу тщедушное существо в заячьем треухе, трусах “ну, погоди!”, тапочке и ботинке. Обнаружив себя на площадке, изгнанник не стал рваться назад, а переми-нался с ноги на ногу, скрестив в жесте балетного лебедя запястья, словно юный ленинец, выставленный в холодный вестибюль за злостное нарушение лагерно-го режима. Стограммовое соболезнование принял молча. После повтора душа не стерпела.
Акула, у-у-у-у, акула кровожадная! — воззвал он в сторону немого дерматина.— Слушаешь? Слу-шай — акула ты!
А опрокинув третью, и вовсе встрепенулся раненым соколом, расправил крылья, взлетел на железную чер-дачную лестницу и зазвенел мальчишечьим дискантом:
Кто привык за победу бороться, С нами вместе пускай запоет…

Мы — привыкли. И наполнились соленым ветром паруса, и загомонили чайки, и запахло йодом, и по-плыли к диковинным островам отважные дети капита-на Гранта. Но внeзaпнo из пучины взметнулась могу-чая длань, смела с каната смелого юнгу и скрылась с ним в гибельной бездне.
Остаток шампанского мы выпили за Сократа.
А ты сама, случаем, не вытягиваешь из любовника компромат? Или того хлеще закидываешь агентур-ные сети, чтобы вывалить ему под нос тухлый улов из мнимых и истинных прегрешений его жены? Мол и она не эталон святости. Помяни мое слово: костями от этой ухи давиться тебе.
Глубоко внутри мужа тяготи г неизменная правед-ность спутницы жизни. Каково годами сталкиваться в незамутненных зеркалах с собственной блудливой физиономией? А тут хроническое чувство вины рас-плавит праведный гнев, и забурлит на его огне осты-вшее чувство. Нет, он не перестанет навещать тебя, но не по зову плоти, а в отместку. Что, как говорят в Одессе, две большие разницы. Когда же острая фаза закончится, за бортом в компании ли с женой, в одино-честве ли, но окажешься ты.
Потому что мужчина никогда не простит той, что извлекла на свет Божий постыдные для него тайны.
Куда занятнее тип истукана. Имя жены табуировано, как имена злых духов у наших языческих предков. Его риф огибают с ловкостью матерого лоцмана. Мемуары и текущие события параллельного бытия тщательно редактируются и стерилизуются. Версия свадьбы, например, выглядит так, словно никакой не-весты на ней не было и в помине, медовый месяц усыхает до схемы маршрута, а семейное гнездо маски-руется под логово бобыля. При вынужденном упомина-нии используется местоимение “она” и неопределенно-личная форма предложения типа “дома мне заявили”.
Такое поведение — верная примета, что на проти-воположном полюсе нет вечной мерзлоты. Когда муж-чина ограждает молчанием отношения с женщиной, слабый ли, сильный ли, но ток желания теч ...

 Отправлено: 30.07.08 12:35. Заголовок: Фрагмент курсивом Пи..

... ет между ними. Уменьшить его силу, причем значительно уменьшить, можно, если хватит мужества и терпения подвергнуть себя долгой и болезненной процедуре;
включить себя в эту электрическую цепь и пропустить весь заряд через себя.
Для начала приручи ее имя. Чаще произноси его сама в нейтральном контексте:
Сегодня в троллейбусе видела твою Геру (Таню, Олю, Наташу).
Ее нет в городе.
Правда? Значит, обозналась. ...— Извини, дорогой, забыла об условном сигна-ле, и трубку сняла твоя Медея (Лариса, Ира, Лена).
Ну и?
Приятный голос.
...— Представляешь, вчера приснилась твоя Долли (Вера, Галя, Света).
И чем вы занимались?
Кротко стояли в какой-то очереди...

Затем осторожно раздвинь шторы, за которыми ее жизнь: каких кровей, где училась, увлечения, фирмен-ные блюда, шьет ли, вяжет ли (этот свитер — ее произ-ведение? Неужели? Шикарная вещь).
Вопросы задавай как бы мимоходом, невзначай. Никакого яда, никаких шпилек. Нужды нет, что пона-чалу они будут приняты в штыки:
А тебе-то что за дело?
А мне есть дело до всего, что касается тебя, любимый!
Не думаю, что оборона будет стальной. Только органическая ненависть к скандалам удерживает муж-ской язык. Когда бы не наш и общественный консер-ватизм, большая половина их предпочла бы жить в доброй старой полигамии.
Уговори принести для сладостного совместного просмотра его личный фотоархив. Под благовидным предлогом, что желаешь хотя бы в таком виде узреть его путь от пеленок до вашей встречи. На семейных снимках притормаживай:
А это ваша свадьба? Боже, какие вы оба мо-лоденькие. Особенно она... А это Крым. Когда это было? Надо же, примерно в эго же время я тоже отдыхала там.
Включая, хотя бы вербально, жену в круг вашей повседневности, ты значительно облегчаешь своему избраннику существование. Каково быть в бессменном дозоре, закрывать амбразуру и грудью и спиной! Муж-чина всегда будет стремиться туда, где можно снять напряженный контроль, расслабиться, быть естествен-ным. Пусть этим местом на его земле станет твой дом...
В детстве я обожала делать секреты: в земле вырывается ямка, в нее складируются лепесток, пуговиц,). бусинка, конфетная фольга, сверху все покрывался стеклом и присыпается песком. Потом надо отвлечься чтобы секрет созрел. И снова с замиранием, точно катая яблоко по волшебному блюдцу, добраться до заветного стеклышка. Нет, не стеклышка — иллюми-натора, потаенного глазка в дивное подземное царст-во, которое благоговейно созерцаешь до тех пор, пока некто трезвый и серьезный не подденет на свою лопат-ку, сопя от усердия, хрупкое чудо и не повезет в кузове самосвала на какую-то солидную стройку мимо двух вертикальных озер грязный лепесток, сломанную пуго-вицу, облезлую бусину.
У каждой любви есть такое поле чудес, засеянное детскими секретами: короткое замыкание первого при-косновения, последний ряд дневного сеанса, пустые и темные аудитории, половики, собранные ото всех дверей под горячую батарею случайного подъезда, из недр сумочки петушиный клекот будильника на всю акустику Домского собора в момент торжественной паузы между “Аве, Мария” и какой-то мессой, горячий лаваш в шашлычной над озером Риц:
Бери, бери больше, чтобы друг к жене не худой вернулся!
Его жена — я.
Э-э! Зачем обманываешь? Опыт есть, глаза есть — сюда жен не возят.
В общем, ничего не ново под луной. Для луны. А для влюбленных их история — оригинальное сочи-нение судьбы, а вовсе не репринтный оттиск. До тех пор, пока над страницей склонились две головы, пока секретом любуются две пары глаз. Стоит вклиниться третьему — и волшебство улетучится.
Но тебе ни к чему рассеивать чары. Твоя задача — получить пропуск в алмазный фонд его прошлого, побиться того, чтобы тебе рассказали историю любви без оглядки на тебя. без нарочитого снижения, так, как это вспоминается наедине с собой или той, что была непосредственной участницей событий. Это больно. В шкафу с приказом замереть и не шевелиться заперта ревность. Она раскрасит щедрыми красками самый блеклый эпизод, заелозит, заскулит, заскребет-ся. просясь на волю. Не выпускай ее, потерпи: идет процесс перетекания чувств, на которые распростра-няется закон сохранения энергии. Здесь прибавится — там убудет.
Слово великий энергетический вампир и донор. Оно вытягивает из нас нектар и желчь. Оно впрыскива-ет нам в кровь то и другое. На бытовом уровне:
выплеснул, что накипело,— и на душе полегчало. Соб-ственно, почему? Объективно-то ничего не изменилось. Но слово, рожденное эмоцией, уносит с собой заряд этой эмоции. Недаром паломники давали обет молча-ния, чтобы ни капли любви к Богу не расплескалось втуне на пути к Нему. Гете признавался, что написание “Страданий юного Вертера” спасло его от самоубийст-ва. Подозреваю, что своим долголетием Софья Андре-евна обязана “Крейцеровой сонате”.
У чувств есть инстинкт самосохранения. Когда они слабые и он маломощный. Сильные же чувства налагают на уста человека печать. От серьезных потря-сений, к коим несомненно принадлежит любовь, мы немеем. Так было во времена Сапфо (“...лишь тебя увижу, уж я не в силах вымолвить слова”), в благо-словенный пушкинский век (“но я любя был глух и нем”), так и поныне. С первым признанием начинает-ся утечка. Отсюда не следует, что стоит любовникам онеметь — и им обеспечена вечная страсть.
С каждым выдохом из нас уходит частичка жизни. но мы не перестаем дышать, потому что каждый вдох нам ее дарит.
КОСТЕР В ТУМАНЕ
Он вставляет в замочную скважину ключ и обречено морщится: опять изворачиваться, опять плести небыли-цы. Он наблюдает, как доверчиво заглатывает очеред-ную порцию лжи его верная спутница, и внутри что-то екает и щемит. Он занимается с нею любовью, и как бы ни была великолепна подпольная подруга, а старый конь борозды не топчет. Он срывается на телефонный звонок и покрывается холодной испариной, когда жене удается первой завладеть трубкой. И трезвое эго подталкивает:
“Эй, парень, а может, ну ее к лешему? Побаловались - и хватит. Баба с воза, — кобелю легче”.
Это зреет первый кризис. Его исход часто летален и застигает нас врасплох. Потому что накануне были бурные ласки. Без извещения, что это — прощальная гастроль. А до того — практически никаких симпто-мов. Ну, чуть оперативней устремляется в ванну, ну чуть компактней стали встречи, ну, чуть реже стал названивать. И только-то.
После объявления приговора нежный палач не от-казывается принять на посошок. Зачем отказывать себе в особом наслаждении: сжимать в объятиях тело. В котором резонируют судороги обиды и страсти.
И самого его пьянит сочетание близости и отторгнутости. Коктейль — пальчики оближешь. А давай-ка свернем ему из этих пальчиков кукиш! Нечего потакать половому каннибализму! Понравится, раскушает и начнет время от времени являться за свежим глотком крови. Как тебе участь собаки, которой бросают мясо, обвязанное суровой ниткой, чтобы потом вытянуть угощение из желудка?
Значит, нечего ждать, когда твой залетка положит на кухонный стол вместо цветов свою покаянно-окаян-ную голову в мучительных зудящих лишаях колеба-ний. Кому нужна его голова в отрыве от всего проче-го? Попробуем уберечь родную плоть от расчленения и вклинимся между светлым вчера и темным завтра со своей рабочей версией развитая действия. Какова она?
Представь, человек собрался на служебный банкет. На улице слякоть, печень побаливает, куда-то пле-стись, чтобы с фальшивым подобострастием на лице и ненавистью в сердце внимать бесконечным, как кара-ван товарняков, тостам шефа, делать комплименты его стерве-секретарше, поддакивать пьяным открове-ниям коллег. Гораздо охотней он провел бы этот вечер за рюмкой коньяка у родного телевизора. Но долг есть, к сожалению, долг.
Но вдруг швейцар у парадного подъезда прегра-ждает дорогу:
Не велено пущать!
Апатию и спесь как ветром сдуло. “Как так — “не велено”! Почему? Вот же пригласительный билет!”
А из зала доносятся взрывы смеха, аплодисменты. “Веселятся, сволочи”,— завистливо вздохнет “дор. и ув. тов.”, начисто забыв, что полчаса назад шел сюда как на каторгу. Когда же в вестибюль вывалит толпа на перекур — заскачет козликом, замашет из-за сажен-ного плеча аргуса, затокует призывно:
Здесь я, здесь! Эй, кто-нибудь, шлюпку на во-ду — человек за бортом!
Соль, разумеется, не в швейцаре. А в том, чтобы пропасть ровнехонько перед финальным кадром. Где Кармен Мариуловна Леско? А нету, ушла с толпой цыганок за кибиткой ко-о-чевой. Позвольте, позволь-те, за какой такой кибиткой? Откуда массовка? Мас-совки не заказывали. С кем играть заключительную сцену? И потом, здесь все перепутано: не она бросает, а ее... Стоп, стоп, стоп! Это никуда не годится. Давайте все сначала. Когда же с третьего или четвертого дубля после метаний, телефонограмм, посланий в дверной щели беглянку таки настигнут, ей не засунут за деколь-те увольнительную.
Особенно если она в отличной форме и с ангельской улыбкой на устах: Малыш, где ты пропадал? Ах, это я пропадала... Разве? Странно. Впрочем, главное, что мы снова вместе. (А глаза чистые-пречистые.)
Ко всему подлец человек привыкает. Ишь как нало-вчился жить двойной жизнью: и рыбку ест, и ноги сухие. Там — жена, тут — любовница. А посередине он, надежа и опора, всеми обласканный, всеми люби-мый, поддерживает мировое равновесие. Какое насы-щенное, полнокровное существование! А ты словно в вольере: туда — нельзя, здесь — на цыпочках, там — по-пластунски. Новый год в компании Ширвиндта и Державина. Лишь бы не нарушить его баланс, со-хранить вселенскую гармонию. Но “разве я сторож браку твоему?” Сидеть скрючившись на краешке чужо-го гнездышка очень неудобно — ноги затекают, суста-вы немеют, кровообращение нарушается. А если сме-нить позу и немного размяться? Самой организовать мини-путч, который, как свидетельствует история, весьма успешно способствует смене правительства?
Итак, акт первый. Откашлялись, сгруппировались и сняли трубку:
Такая-то? Хочу сообщить вам, что ваш муж нам, ох, простите, вам изменяет. Кто я? Такая же обманутая страдалица. Потому и звоню. Не верите, хотите убедиться? Нет ничего проще сегодня там-то и там-то у них назначено свидание.
В конце берется торжественная клятва сохранить в тайне источник информации. Не из-за угрозы мес-ти — для жены это не аргумент,— а ради дальнейшего плодотворного сотрудничества.
Акт второй: супружеская чета в напрасном ожи-дании — зрелище, достойное кисти Босха или каран-даша Бидструпа. Какие переливы красок, какая гамма чувств при общей скульптурной неподвижности груп-пы! Слышен мощный гул, точно от двух трансфор-маторных будок. Это гудят высоковольтные провода нервов. Хрясть! Хрясть! Знатные оплеухи. Жена не вынесла — значит, недалече истерика, валидол и бес-порядочное отступление.
Назавтра с темными кругами бессонницы, всклоко-ченный и разбитый, надежда и опора будет давить до посинения кнопку твоего звонка. Но ответит ему толь-ко эхо. тебя снова нет, распалась на атомы, как андерсоновская Русалочка. Ничего, ничего, пусть поварится в котле с кипящей смолой женской ревности, пусть пройдет все фазы готовности: от покаяния до медлен-ного озверения и буханья дверью.
Акт третий: после скитаний по приятелям, с недель-ной щетиной, желтыми белками и урчанием в желудке изможденный дезертир, размахивая белым флагом, возникает на пороге родной крепости с заявлением о полной капитуляции. Его принимают, моют, бреют, кормят. Отогретый и сытый, он возлежит на знакомом диване в сиянии радужных прожектов, умиленный и размякший. Но рано, рано грешник напялил нимб — не все счета оплачены, индульгенция признана фаль-шивой и предана публичному сожжению.
Короче, пора и позабытой ундине материализо-ваться из атмосферы. Не беда, что согласие на встречу дадут с трудом. Покапризничает и согласится. Хотя бы для того, чтобы решительно и бесповоротно Ос-тальное — дело техники. Особой виртуозности и не требуется, чтобы в карман пиджака завалилась шпиль-ка, на рубашку попала капля духов, а пуговицу (о великий Мопассан!) обвил волос. Не сомневайся, та-можня бдит! Ее не усыпить ангельской кротостью. Сигнал тревоги — и уже бегут солдаты, передергивая на ходу затворы, воет сирена, рвутся с поводков, брыз-гая бешеной пеной, овчарки. Ату его, ату!
Процесс повторяется до тех пор, пока не падет затравленный прелюбодей к твоим ногам, моля о по-щаде и политическом убежище. Или к ее. Какая раз-ница? Все равно после этой мукомольни он уже не ваш трофей, а наркологического или психоневрологическо-го диспансера. Ну как, будем звонить?[/more